Афазия (2024)

Лена Грейс, логопед из чикагской клиники на Мичиган-авеню, каждое утро начинала с кофе из треснувшей кружки с надписью «Бостон-2009». Ее новый пациент, Джеймс Реннер — бывший писатель-криминалист, после ДТП говорил обрывками, путая «лампа» с «лодка», «окно» с «огонь». Вместо речи он тыкал пальцем в желтые стикеры, которые клеил на стену съемной квартиры в районе Уикер-Парк. «Д-дверь… нет, к-книга», — бормотал он на сеансе, а Лена, перебивая шум лифта за стеной, поправляла: «Медленнее. Язык к небу». К вечеру она заметила, что его ошибки складываются в паттерны — «стол» превращался в «степь», «ночь» в «нож» — будто он шифровал что-то. В четверг Джеймс прислал ей фото своей тетради: между каракулями проступали символы, похожие на руны.

В субботу Лена проследила за ним до заброшенной библиотеки на 12-й улице, где он встретился с женщиной в красном пальто. Ее парень, детектив Марк, закатил глаза: «Он писатель, Лен. У них всегда бзик». Но когда Джеймс исчез, оставив на зеркале губой надпись «СЛОВА ЛГУТ», Марк нашел в кармане его куртки ключ от хранилища вокзала Юнион-Стейшн. Там лежали рукописи его ненаписанных романов, испещренные пометками на полях: «Где выучил этот код?» и дата — 10.11.1987. Лена, разбирая коробку с его вещами, нашла под сиденьем стула аудиокассету. На пленке, поверх голоса Джеймса, читающего стихи, кто-то шептал: «Альфа, бета, гамма…» — как на занятиях по восстановлению речи. В ту ночь она вернулась в библиотеку, и фонарь выхватил из темноты тот же символ, что был в тетради, — теперь вырезанный на дверце лифта.