Лука, печатник из типографии на окраине Рима, находил в коробке со старыми клише потёртую фотографию 1943 года — на ней девушка в платье с цветочным узором стояла у фонтана Треви. Его соседка, синьора Роза, ворчала за стеной: «Опять ты в хламе копаешься? Бери кофе, пока не остыл». В кафе на площади Венеции бармен Джорджо, вытирая стаканы, рассказал, что видел ту же девушку в витрине антикварной лавки на Виа дель Корсо. Лука, перепачканный типографской краской, принёс фото владелице лавки — та
Лука вскидывает монету — лира с потёртым гербом. "Решка, забираю фабрику", бросает он, пряча дрожь в пальцах. Его брат Энцо хрипло смеётся, разминая шрам на скуле: "Слесарный цех отца тебе не потянуть. Помнишь, как ты трансмиссию в том грузовике..." За окном миланской конторы маячит ржавый склад с вывеской "Феррари & сыновья" — фамилию мать закрасила ещё в 57-м, когда отец запил. На столе между ними — бутылка "Самбуки", два гранёных стакана и
Антония, в белом холщовом платье с выцветшим поясом, каждое утро чистила свечи в часовне монастыря Санта-Клара. Ее руки пахли воском и ладаном, а под кроватью лежала потрепанная тетрадь с детскими рисунками — память о жизни до кельи. Всё изменилось, когда отряд ландскнехтов ворвался в обитель, искав продовольствие. Солдат с шрамом через бровь, Гвидо, ударил мать-настоятельницу костяшками по виску, когда та попыталась закрыть амбарный замок. «Прости их, дитя», — прошептала старуха, вытирая кровь
Марта нашла старый ключ за пыльной вазой в библиотеке. "Эмилио, посмотри – тут дата: 1893", – провела пальцем по ржавчине. Эмилио, поправляя очки, усмехнулся: "Может, от винного погреба? Там ящики с твоим дедовым хламом". Ночью Лучия услышала скрип на третьем этаже – подошла к узкой двери у лестницы, запертой новым замком. Утром повар Джузеппе нашел ножи разбросанными по кухне, один торчал в косяке, как метка. "Non è normale", – бормотал он, крестясь. В подвале