Великолепная Антония, поначалу монахиня, а после фурия (1972)

Антония, в белом холщовом платье с выцветшим поясом, каждое утро чистила свечи в часовне монастыря Санта-Клара. Ее руки пахли воском и ладаном, а под кроватью лежала потрепанная тетрадь с детскими рисунками — память о жизни до кельи. Всё изменилось, когда отряд ландскнехтов ворвался в обитель, искав продовольствие. Солдат с шрамом через бровь, Гвидо, ударил мать-настоятельницу костяшками по виску, когда та попыталась закрыть амбарный замок. «Прости их, дитя», — прошептала старуха, вытирая кровь с губ, но Антония, подняв с земли обломок распятия, впервые не смогла повторить за ней молитву.

Теперь она носила под коричневой шалью кинжал с рукоятью, обмотанной веревкой — тот самый, что забрала из кухни монастыря. В таверне «Три колодца» под Равенной, притворяясь глухонемой торговкой луком, она подслушала, как капрал в зеленом камзоле хвастался, что «та монашка сгорела вместе с хлевом». Антония перевязала рану на плече — след от арбалетной стрелы — обрывком той же шали и двинулась к дороге на Болонью. В кармане лежал список: Гвидо, Луиджи, Энрико… Ночью, когда ветер шевелил шторы в дешевых постоялых дворах, она вспоминала, как училась читать по Псалтыри, а теперь считала удары колокола — по числу убитых. «Искажённая Мадонна», — бормотал священник в Модене, увидев ее профиль в толпе, но она уже не поворачивала голову.