Париж, 1993 год. 17-летняя Сельма живет в светской берберской семье. Встреча с Жюльеном открывает ей глаза на то, как патриархальные нормы семьи подавляют её интимные устремления. В то время как она решается исследовать свои опасные желания, её семья начинает рушиться, а на родине усиливается фундаментализм. Сельма вынуждена бороться за свою свободу и право на собственное тело.
Амина, 22 года, переезжает из алжирского города Тизи-Узу в парижский район Бельвиль. Её комната — бывшая кладовка с окном во двор, где пахнет жареным кофе и сигаретами соседа-таксиста. Она подрабатывает в химчистке на улице Фобур-дю-Тампль, стирая пятна с шёлка для богатых клиенток. «Ты даже *маджаз* не умеешь гладить?» — бросает хозяйка-армянка, указывая на складки на блузке. По вечерам Амина прячет под подушку конверты с деньгами для матери — пишет на них «за лекарства», хотя половина уходит
Ахмед, 19 лет, в потёртой кожанке толкается в переполненном автобусе №38 возле Сорбонны. Наушники играют *Fairuz*, но он слышит, как Фарида за соседним столиком в кафе *Le Départ* спорит с баристой: «Нет, макруд с финиками не должен быть сухим!» Её руки пахнут маслом и корицей — она печёт на съёмной квартире в 13-м округе, продаёт пастилу на рынке. На семинаре по арабской поэзии Ахмед роняет томик Адониса, она поднимает, в уголке страницы — её каракули: *«Любовь — это когда чай остывает, пока
Абу Лейла, алжирец из Касбы, чинил разбитый мопед у подножия мечети Джамаа-ль-Джадид, когда к нему подошел сосед Салим. "Опять эти французские туристы сломали технику у гостиницы «Этуаль» — ворчал он, протягивая смятый чек. — Скажешь Хадудже, чтобы не поднимала цены на хариссу?" Лейла кивнул, вытирая руки тряпкой, запах бензина смешивался с ароматом жареной баранины из уличной жаровни. Вечером, разбирая ящик с инструментами, он нашел конверт с парижским штемпелем — письмо от младшей