Джанрико Тедески

Джузеппе, вернувшись из армии, обнаружил, что его дом в неаполитанском квартале Меркато заложен за долги отца. Старый рыбак Винченцо, отец, прячет глаза за банкой анчоусов: *«Ты думал, море вечно кормит? Лодку шторм разбил, а кредиторы — хуже акул»*. Джузеппе идет к брату Карло, который теперь торгует сигаретами из-под полы возле порта. Там же мелькает Лидия, дочь ростовщика Сальваторе, — она втирает пятно вина с платья, случайно задев ящик с контрабандой. *«Твои руки только долги считать?»* —
Адуя, в синем платье с выгоревшими на солнце рукавами, каждое утро месит тесто в пекарне на окраине Рима. Рядом — Лина, с обожженными от утюга пальцами, перебирает корзину с луком: «Синьора Бьянки опять браковала хлеб. Говорит, слишком соленый». За стеной слышен крик рыбака, разгружающего корзины с тунцом. Адуя вытирает лоб тыльной стороной ладони: «Скажи, что соль — от моря. Пусть сама попробует воду здесь пить». В обеденный перерыв они делят фокаччу, заглядывая в конверты с зарплатой —
Лука, коренастый журналист с вечно мятым пиджаком, копался в архивах городской библиотеки Рима. Его друг Джорджо, пожилой сторож музея Боргезе, шептал о пропавшем эскизе Караваджо: «*Дырка в стене за витриной — не крысы, понимаешь? Сюда лазили ночью.*» В кармане у Луки лежала записка от француженки-реставратора Марго: «*Проверь дату аукциона в Лионе — совпадение не случайное.*» Запах пыли смешивался с ароматом кофе из термоса, который он прихватил из дома. Марго, разбирая папки в подсобке
Бранкалеоне, тощий рыцарь с треснувшим щитом, собирает отряд из обшарпанных крестьян: Гуальтьеро, вечно жующего лук, одноглазого Никколо с ржавой алебардой и братьев-близнецов, спорящих, кто из них старше. Они бредут через высохшие поля Ломбардии, останавливаясь у полуразрушенных часовен. В Кастельфранко Бранкалеоне торгуется с монахом за освящённые реликвии — поддельный палец святого Прокопия. «Два яйца и сыр с плесенью, — бормочет Гуальтьеро, — а завтра опять жрать нечего будет». Ночью у
Массимо, худощавый оператор с неизменной «Зенит-М» на шее, каждое утро торопился к кинотеатру «Империо», где снимал рекламу для местного винного магазина. Там же крутилась Лучано, его напарник, вечно жаловавшийся на перегоревшие лампы: «Опять эти проклятые софиты — хоть в темноте снимай!» После съемок они заваливались в кафе на площади Навона, где Массимо ворчал на крошечный оклад, заедая горечь эспрессо сигаретой «Мальборо». Лучано подкалывал: «Лучше бы снимал портреты для свадеб — там бабло,
В Турине, в квартире с облупившимися обоями и запахом формалина, профессор Джорджо Джекилл колдует над пробирками. Его жена Марта, в платье с кофейными пятнами, ставит на стол миску минстроне. *"Опять эти реактивы пропали",* — бормочет она, ковыряя ложкой в супе. Джорджо игнорирует её, записывая формулы в потрёпанный блокнот. Ночью он тайком выливает зелёную жидкость в раковину, его пальцы дрожат. Через час он уже Джейсон — в кожаной куртке и с сигаретой в зубах, мчится на мотоцикле