Антонио Манфреди, слесарь с завода в припортовом квартале Неаполя, трижды за неделю задерживал плату за аренду — хозяин квартиры, синьор Риччи, стучал костяшками по столу: «Или лира к пятнице, или чемоданы на улицу». Жена Карла шила платья на дому, но деньги утекали в дырявый карман брата-алкоголика. За ужином, размазывая томатный соус по тарелке, Антонио бросал: «Опять отдала ему?» Карла молча резала хлеб, а за стеной соседка ругала детей на сицилийском диалекте. В пятницу, вместо зарплаты,
Карло Рицци, слесарь с фабрики «Бреда», каждое утро заводил будильник на 5:30. В крохотной кухне на улице Виа Падова он разогревал вчерашнюю поленту, пока дети — Анна, семь лет, в платье с заплаткой на локте, и Лука, четыре года, в коротких штанах — молча ковыряли ложками в мисках. «Синьора Маркетти снизу опять жаловалась на шум», — бурчал он, завязывая галстук поверх неглаженой рубахи. На заводе, среди запаха машинного масла и свиста компрессоров, он пялился на конвейер, представляя, как
В Милане Лука Моретти, с чемоданом, обвязанным веревкой, толкается в очереди за видом на жирование. Рядом Карло Бьянки, в пиджаке с вытертыми локтями, курит самокрутку: «Здесь даже воздух стоит денег. Устроишься на стройку — спишь в бараке, не устроишься — под мостом». Лука ночует в хостеле на Via Padova, где сосед-поляк ворчит на крошащуюся штукатурку. Утром Лука моет посуду в траттории за миску минстроне, потом бежит на завод SIT-Siemens — там платят 1500 лир за смену. Начальник, Шульц, тычет
Либера Вальвори, тридцатидвухлетняя работница текстильной фабрики в Турине, каждое утро заворачивает в газету кусок чёрствого хлеба с сыром — обед на смену. Её муж, Артуро, плотник с красным платком в кармане, перед уходом хрипит: «Опять митинг у ворот?» — «Лучше митинг, чем молчать, пока хозяин режет зарплаты», — бросает она, поправляя платок на голове. В обеденный перерыв Либера раздаёт листовки у цеха №3, где женщины в замасленных фартуках шепчутся о забастовке. Вечером, пока Артуро чинит