В Шеффилде, 1970-е. Братья Томас и Эдди Барклай расследуют смерть отца — сталевара, раздавленного краном на заводе «Иртон». В кармане его промасленной куртки нашли ключ от заброшенного склада у вокзала. Там — папки с перечнем поставок в Южную Африку, подписанные директором Уолтерсом. «Если бы не этот проклятый дождь, он бы заметил поломку крана», — бормочет Эдди, перебирая отцовские часы с треснутым стеклом. Томас тычет пальцем в цифры: «Дождь тут ни при чём. Смотри — контракты датированы тем
Знаешь, есть такие истории, от которых сердце то сжимается, то взлетает? Вот эта — как раз такая. Представь: только что расписались, глаза горят, вся жизнь впереди… И тут — бац! — судьба подкидывает такой поворот, что волосы дыбом встают. Они же как два щепка в урагане — их швыряет в разные стороны, а они цепляются за обрывки воспоминаний, за письма, за случайные вздохи в телефонной трубке… Честно, иногда казалось — ну хватит уже, сдайтесь! Ан нет. То ли упрямство, то ли настоящая любовь,
Знаешь, иногда натыкаешься на старые фильмы — и будто в машине времени проваливаешься. Вот как тот самый, ну… с героем, который вдруг осознаёт, что его идеальная жизнь — карточный домик. Помнишь? Сюжет вроде не новый, но там так плотно скручено, что к середине уже забываешь, где реальность, а где бред. Атмосфера — мрачноватая, но не до истерики: камера будто подглядывает из-за угла, музыка эта… тревожная капель в тишине. Честно, первые полчаса я думал: «Ну опять психологическая тягомотина», а