Алексей Васильев

Ольга Семёнова, сборщица на трубопрокатном заводе в Челябинске, после смены зашла в комнату сына. Витя, щурясь под настольной лампой, спросил: «Почему папа не приедет даже на субботний пирог?» Она поправила засаленный фартук, доставая из комода потёртый конверт с фронтовыми письмами: «Твой отец, Сергей Михалыч, три года как лежит под Кёнигсбергом. Вон — его последняя открытка про берёзы у госпиталя». За окном гудели грузовики, везущие трубы на стройки Урала. Начальник отдела кадров, обводя
Оля сидит за письменным столом в ленинградской коммуналке, поправляя стекла очков. Потрепанная книга с синим корешком лежит рядом с чашкой остывшего чая — мама оставила ее на антресоли, завернутой в газету 1968 года. На странице 34 оживает рисунок: чернильный корабль качается на полях, капитан в треуголке хрипит: *"Подними паруса, пока чернила не высохли!"* Оля тычет карандашом в волны, оставляя вмятины. За стеной хлопает дверь — соседка Нина Петровна кричит на кота, отчего мачта
Сергей, худой паренёк в очках с толстыми линзами, жил с матерью в коммуналке на Профсоюзной. Каждое утро он чинил радиоприёмники на кухонном столе, пока соседка тётя Люба громко пересказывала сны. Однажды в мусорке возле завода «Красный пролетарий» он нашёл сломанный осциллограф. «Смотри, Игорь, тут шкала целая!» — крикнул он другу, который ковырял ржавый болт перочинным ножом. Игорь, коренастый, с вечно запачканной мазутом курткой, тут же предложил: «Тащи в мастерскую — Валентин Петрович даст
Вот, попробовала переделать, как будто подруга рассказывает за чашкой кофе: Знаешь, это про ту самую Дашку из журфака — ну, которая вроде все у нее получается: работа в модном журнале, статьи пишет, а она… скучает! Сидит, понимаешь, в своей редакции и чувствует, что тратит время на какую-то фигню — гламурные тусовки да репортажи про звезд. А ей-то ведь мечтается о настоящих расследованиях, чтобы прям как в кино — разоблачения, погони, все дела. Думала, возьмет за жабры правду и врежет по первой
Знаешь, есть такие истории, которые как будто подглядывают в замочную скважину чужой жизни. Вот представь: Питер, серые дворы-колодцы, дождь стучит по подоконникам. А в хрущёвке этой — двое стариков. Григорий Петрович, бывший зэк, дни напролёт строчит воспоминания о лагерях. Бумага желтеет, а он всё пишет — может, пытается закопать прошлое поглубже? А Вера Андреевна, его жена, в семьдесят пять всё бегает по урокам. Ну знаешь, эти бабушки с потрёпанным портфелем, которые учат детей «Евгению