Магед Эль Кедвани

В пригороде Каира, в школе с облупленными стенами цвета охры, пятнадцатилетний Амир каждую среду прячет от учителя географии ржавый компас с гравировкой «Собственность экспедиции Картера, 1922». После уроков он сбегает через дыру в заборе к Лейле, которая торгует на базаре старыми газетами, завернутыми в обрывки папируса. «Смотри, вчера в Луксоре опять нашли какую-то штуку с иероглифами», — бормочет она, разворачивая сверток с лепешками фул, пока Амир ковыряет ногтем трещину на компасе. Их
Карим, бывший полицейский с шрамом на левой щеке, рылся в бумагах на кухне своей хрущевки в районе Шубры. За окном гудели таксисты, споря из-за пассажиров. Вчерашний *кошарі* засох на тарелке. Нашел конверт с адресом кафе «Эль-Халиль» — последнее место, где видели его брата Махмуда. За столиком у вентилятора сидел Тарек, старый друг в потертом пиджаке. «Он спрашивал про груз из Порт-Саида», — бросил Тарек, разминая пальцами крошки хлеба. Карим потрогал ствол в кобуре под рубашкой: «Там или
Юсеф, водитель старенького автобуса №47, каждое утро объезжал Эль-Маншью с подлокотником, обмотанным изолентой. Его жена Надя, с утра до ночи штопавшая джинсы в мастерской на улице Эль-Бурс, прятала счета за свет под коврик у входной двери. Их сын Карим, 14 лет, мечтал о новых бутсах, но вместо тренировок таскал из школы мелкий хлам: гвозди, куски проволоки. «Почему опять не заплатил за воду?» — Надя стукнула чайником по столу, когда Юсеф вернулся с маршрута. В тот же вечер он наехал на
Шахад сидит на кухне в своей каирской квартире, разглядывая трещину на чашке с остатками холодного кофе. Её младшая сестра Лина, расставляя на полке банки с фасолью, бросает через плечо: "Он звонил опять. Говорит, хочет забрать книги из гаража". Шахад щупает облупившуюся краску на столе — тот самый стол, где Ахмед три года назад оставил обручальное кольцо перед уходом. На балконе сушится его старая рубашка, которую она всё не решается выбросить. В пятницу, когда мать Шахад приносит
В Каире Амира, певица с голосом, напоминающим ветер с Нила, каждую ночь выходила на сцену клуба «Золотой сфинкс», где свет неоновых ламп смешивался с ароматом жасмина. Ее дети, 16-летний Карим и 15-летняя Лейла, редко видели мать дома — она исчезала после выступлений, оставляя на столе записки с нарисованными сердечками. Однажды утром Карим нашел ее телефон в треснувшей вазе у входной двери: последний звонок был от неизвестного номера, а в голосовой почте — мужской шепот: *«Ты слишком много