Николай Михеев

Айя, девочка лет десяти, живет с отцом-физиком в ленинградской хрущевке. Ее мать погибла при пожаре год назад, но отец не рассказывает подробностей. В его лаборатории на улице Жукова Айя находит странный прибор с медными шестеренками и надписью «КД-12». «Это не игрушка», — хмурится отец, забирая устройство. Но ночью она пробирается обратно, жмет рычаг — стеклянная панель вспыхивает голубым, и комната растворяется в дыме. Вместо стен — разбитые кирпичные дома, запах гари и плакат «Восстановим
Юко, девочка из Токио, впервые выходит из аэропорта Шереметьево, сжимая потёртый чемодан с наклейками олимпийского мишки. Встречает её пионер Сергей в коричневом школьном пальто, нервно мнущий кончик красного галстука. «Коннитива!» — выдыхает он, пока мать Юко обсуждает маршрут с переводчицей. «Здравствуйте», — смеётся Юко, поправляя очки. По дороге в гостиницу она тычет пальцем в троллейбусы, путает «спасибо» и «извините», а Сергей, развязав шарф, объясняет, как отличить «двадцать пять копеек»
Знаешь, когда вспоминаешь конец XVI века, сразу представляются эти жестокие времена Ивана Грозного — эпоха, от которой мурашки по коже. А если копнуть глубже, там же столько драмы! Вот как, например, история Ермака Тимофеевича. Вообще, парень-то какой: казачий атаман, который рванул за Урал с горсткой людей, будто в голливудском блокбастере. Представь: тайга, неизвестность, местные племена — и он, упрямый как сто чертей, ведёт их куда-то вперёд. Говорят, именно его авантюра стала началом