Никола Фаррон

Марко, парень в потёртом пиджаке, копался в коробках на чердаке венецианского дома №12 по Кампо Сан-Поло. Среди пожелтевших газет 1936 года нашел конверт с инициалами «E. R.» и очки в золотой оправе — левая дужка сломана, стекло в царапинах. «Это не твоё барахло, — сказал Лука, друг отца, вытирая руки об фартук печатника. — Эудженио Россо пропал в ’43. Держал антикварную лавку у моста Риальто, пока фашисты не вломились с собаками». Марко примерил очки: в правом углу мелькнула тень женщины в
Арриго, седовласый ростовщик из Турина, прячет золотые монеты в тайник за облупившейся штукатуркой спальни. Каждую ночь перед сном он пересчитывает их при свете керосиновой лампы, шепча: *«Десять дукатов за Марию… двадцать за Луиджи… всё учтено»*. Его дочь Клара, в платье с заплатками на локтях, умоляет купить лекарства для больной матери, но Арриго хрипло смеется: *«Травы с рынка дешевле, бери корзину и ищи»*. В соседней комнате сын Энцо тайком красит потрёпанные ботинки ваксой, чтобы
Марчелло, печатник из Турина с вечно запачканными в чёрной краске пальцами, каждый четверг заходил в библиотеку на углу Via Po. Там Элена, застенчивая женщина в очках с треснувшей дужкой, перебирала каталоги 1920-х годов. «Опять застрял в этих советских брошюрах?» — бросала она, указывая на пятно на его рубашке. Он смеялся, доставая из кармана смятые листы с переводом стихов Монтале — просил проверить грамматику. В её квартире над антикварной лавкой пахло клеем от разваливающегося переплёта