Найджел Бах

Представь дорогу, которая тянется сквозь пустыню, как бесконечный шов на потрескавшейся коже земли. Герой, вечно колючий и вечно одинокий, снова залип в этой чертовой глуши — его машина ломается у придорожного креста, обмотанного полиэтиленом и детскими игрушками. Вокруг ни души, только ветер воет, будто над ним смеются. А еще эти тени… Они мелькают в периферии зрения, будто кто-то щелкает выключателем — вот есть, вот нет. Время тут будто сошло с ума: то солнце палит так, что асфальт плавится,
Бен, бывший охранник с татуировкой дракона на запястье, замечает, что в его доме на Hickory Lane в Филадельфии исчезли мелкие вещи: синяя кружка с надписью «Папа», фотография дочери Мелани с школьного концерта. Он устанавливает камеры в гостиной, где обои в цветах 70-х местами отклеиваются, фиксирует вспышки света ночью. Мелани, 8 лет, спрашивает: «Ты опять ищешь ту куклу с фиолетовыми волосами? Её никогда не было». Бен перематывает запись — на экране мелькает тень в дверном проеме, но звук
Знаешь, иногда натыкаешься на фильм, после которого сидишь и думаешь: "Ну и как мне теперь это забыть?". Вот эта заключительная часть... Боже, да я до сих пор под впечатлением! Там такой поворот под конец — честно, у меня челюсть на пол слетела. Казалось бы, все герои уже прошли через ад, ан нет, сценаристы припасли какую-то безумную штуку. Помню, как в середине фильма начал нервно смеяться — не от смешного, а от того, насколько всё абсурдно закрутилось. Музыка, эти крупные планы...