Чун Лайчи

Лире, 23 года, каждое утро проходит мимо заколоченного киоска на улице Nëna Tereze в Приштине, пока не замечает под отслоившейся штукатуркой фреску с серповидным символом. Она фотографирует ее на разбитый Huawei, отправляя снимок Артану — бывшему однокласснику, теперь реставратору. «Это не албанский орнамент, — пауза в мессенджере тянется три минуты. — Похоже на метку контрабандистов 90-х. Где ты это нашла?» Тем же вечером Лира пробирается в заброшенный архив района Дардания, выискивая папки с
В Приштине 18-летняя Лири торгует сигаретами из старого Fiat Uno возле кафе «Дрити», пряча пачки под детским креслом. Её брат Арбер моет витрины в Цюрихе, отсылая половину зарплаты матери в Тирану: «Скажи, чтоб не включала обогреватель весь день», — бормочет он в телефон, пока начальник-швейцарец тычет пальцем в разводы на стекле. По субботам Лири встречается с Элиной, дочкой албанского строителя из Скопье, которая шьёт платья на заказ. «Македонцы снова подняли цены на нитки», — жалуется та,
В центре сюжета — брат и сестра, Артан и Ера, живущие в полуразрушенном доме на окраине Приштины. Их отец погиб два года назад при обрушении шахты «Косово-6», мать, Лина, с тех пор не встает с кровати — кашляет кровью, греет руки над керосиновой горелкой. Артан торгует вязырянскими коврами на базаре «Калаяс», Ера по ночам перешивает старую одежду для соседей. «Собирай вещи, — говорит Артан, разглядывая счет за электричество. — В Тирану. Там хоть врачи есть». Ера молча перебирает серебряный
Лука чинил карманные часы «Мовидо» в мастерской на Крамгассе, когда в дверь позвонила девушка с чемоданом, обклеенным наклейками из Брюгге. «Мэтр Жирар прислал? — спросила она, доставая потрескавшийся циферблат с гербом кантона Во. — Говорит, вы единственный, кто разбирается в механизмах до 1920 года». Лука покрутил деталь в руках, щурясь на гравировку с аббревиатурой «R.L.»: «Бельгийский заказ? У вас там даже кирпичи в ратуше старше этой штуки». Эмили рассмеялась, смахнув пыль с бархатного