Асри Велас

Рая, официантка из забегаловки возле аэропорта Джакарты, нашла чёрную спортивную сумку в мусорном контейнере за кухней. Внутри — пачки долларов, перетянутые резинками, и сломанный телефон с царапиной в виде креста на экране. Она спрятала деньги в холодильник с газировкой, прикрыв бутылками, но её начальник, Дима, русский с татуировкой ящерицы на шее, уже следил за ней через закопчённое окно. «Ты что, совсем кукухой поехала?» — шипел он, хватая её за локоть, когда она выносила пустые коробки от
Айя с утра разгружала коробки с лапшой «Миэ Горан» у входа в магазин, когда заметила, что Сурья опять не дозаказал сахар. «Сколько раз повторять? Без него печенье для детского фестиваля не испечем», — бросила она, вытирая пот с виска. Сурья, потягивая холодный чай из термоса, неловко почесал затылок: «Думал, остатки со склада есть…» Гарин, их сосед-студент, пытался примирить их, предлагая купить сахар у своей тётки с рынка, но Айя уже мчалась на мопеде через переулок, объезжая лужи от ночного
Рая, 27-летний журналист из Южной Джакарты, находит в старом сундуке отца потрёпанный блокнот с пометкой «Ади, 1998». За чашкой копи лювака в задымлённом варунге он замечает, как буквы на страницах перестраиваются сами: «Они убили меня за правду о шахте в Борнео». В ту же ночь в квартире с протекающим кондиционером появляется полупрозрачный мужчина в очках с треснувшей линзой. «Ты прочитал мои записи — теперь помоги их опубликовать», — голос призрака шипит, как помехи на дешёвом радио. Рынок
Амир, старший сын, каждый день возился с подержанным мотоциклом, который вечно глох на подъёме к их новому дому в пригороде. "Опять масло менять придётся", — ворчал он, вытирая руки об засаленную тряпку, пока младшая сестра Лина таскала вёдра с водой из колодца. Их мать, Сара, в перерывах между шитьём на заказ считала монеты в жестяной банке: "Рис закончится до зарплаты отца, если Эмир не перестанет жечь бензин впустую". Отец, Рахмат, после смены на стройке приносил обрезки
В Джокьякарте семья Адипати — отец Раден, мать Лина и подросток Таня — переезжает в старый колониальный дом с треснувшими потолочными розетками. Таня на чердаке находит запыленное зеркало в резной раме, пахнущее гвоздикой и плесенью. "Не трогай это, там крысиный помет", — бросает Лина, вытирая ладони о фартук, но дочь прячет находку под кровать. Ночью скрип половиц будит Радена: в коридоре гуляет холодный ветерок, хотя окна закрыты. Таня слышит шепот: *"Kowe ora sendirian"*
Буди, учитель математики с потёртым планшетом в руках, каждое утро спорит с Сурьей, преподавателем истории, который вечно жуёт *krupuk* прямо на уроках. Их кабинеты разделяет тонкая перегородка, через которую Буди кричит: «Опять твои крошки в моих тестах!» Школа в районе Манггарай — бетонное здание с треснувшими вентиляторами и плакатами, где вместо расписания висит объявление: «Кто украл герань из кабинета биологии — верните до пятницы!» После уроков Лина, учительница английского, тайком
Знаешь, представляешь: жил себе человек, строительная фирма, всё как у людей — успех, статус, роскошный район в Джакарте. И тут бац! Подчиненный, которому доверял, подложил свинью — бизнес рухнул в одночасье. Ну и лавина понеслась: из шикарной виллы — в какую-то глухомань на краю света. Серьёзно, даже представить страшно — срываться с насиженного места всей семьёй. Но они же не из тех, кто руки опускает. Притихли, перекантовались, начали заново. Хотя, конечно, дочке Кемаре пришлось туго —