Валерий Фомин

Илья, парень в залатанной рубахе, каждый день таскал мешки на старой мельнице у реки Чусовой. Мельник, хрипло посмеиваясь, бросал ему: «Опять в облаках витаешь, Илюха? Зерно-то просыпал!» — «Не просыпал, — огрызался парень, вытирая пот со лба, — тут и без меня пыли хватает». Возвращаясь домой через лес, он споткнулся о корявый пень у колодца с облупившимся ведром. Из тумана выплыла старуха в синем платке: «Искать пришел? Спустись, да не забудь — внизу своя правда». Под землей, продираясь сквозь
Настя, девочка лет десяти, в ситцевом платье и стёганой куртке, каждое утро доила Буренку у сарая с покосившейся дверью. Отец Иван, плотник с обветренными руками, однажды вечером бросил шапку на лавку: «Пропала корова. Волки, что ли, утянули?» Настя, не дослушав, схватила фонарь-летучую мышь и побежала к Мишке, соседскому мальчишке в заплатанных валенках. «В лес пойдем, — прошептала она, — там следы у овина видели». Мать, Матрёна, крестила их вслед, сунув в карманы горбушку хлеба и кусок сала.
Комарович, длинноногий комар в полосатой жилетке, жил на чердаке старой мельницы у речки Свияги. Каждое утро он чистил хоботок ржавым напёрстком, который нашёл в конюшне у деда Архипа, и летел к болоту — там тётя Лягушка Агафья торговала мхом от комариной лихорадки. «Опять за своим зельем?» — квакала она, выменивая мох на комариные перчатки, связанные из паутины. По вечерам Комарович играл в шашки с жуком-рогачом Степаном, вечно проигрывал и спорил о правилах. Однажды в луже у мельницы появился
Семён Львович, агроном с потёртым планшетом под мышкой, три дня обходил колхозные луга возле деревни Гремячий Лог. Он высчитывал что-то в блокноте, срывал стебли мятлика, жевал их, сплёвывал зелёную кашицу. "Опять травяные трёхполье ломаешь?" — хрипел председатель Фролов, заставая его у сарая с семенами. Семён молча показывал на проросшие образцы в стеклянных банках — корни одних густо оплели глину, другие стояли чахлыми пучками. "В сорок восьмом так пшеницу губили, помнишь?
Лоло, пушистый пингвин с серым пузом, ковылял по краю треснувшей льдины, пока его отец, с трубкой в клюве, чинил рыболовные сети из водорослей. «Смотри, пап!» — крикнул малыш, размахивая палкой, обтянутой шкурой тюленя. Отец фыркнул: «Крылья нужны, чтобы нырять, а не махать». Мать, развешивая сушеный планктон на ледяных выступах, добавила: «Вчера чайка обронила перо — может, пригодится?» Лоло подобрал перо, вставил в свой «параплан», но сорвался в сугроб, распугав крачек. Вечером у костра из
Емеля, в рваном зипуне и стоптанных лаптях, копошился возле печки, пока отец, хрипло кашляя, швырнул ему деревянное ведро: «Ребятишкам щей не сварить — сбегай к проруби, лежебока!» На реке, пробивая лед обухом, парень нащупал под водой скользкое тело. Щука, вырвавшись из рук, зашипела: «Пусти — печи топить без дров станешь, только шепни: *По моему хотенью…*» Емеля, почесав щетину, пробормотал заклинание — и ведра, громыхая, поплыли вверх по сугробам сами, оставляя на снегу лужицы. Дома дрова
Вера в клетчатом платье тащит Анфису за лапу из-под дивана, где та спрятала бабушкины нитки. Квартира пахнет борщом, на кухне гремит кастрюля. «Слезай с гардины!» — кричит мама, задевая шваброй люстру. Обезьянка в красном берете скачет на табуретку, хватает ложку и стучит по радиатору. Вера пытается отнять: «Отдай, папа сейчас придет!» Анфиса выскальзывает в коридор, цепляется за штору — слышен звон разбитой вазы. Бабушка, поправляя очки на носу, бормочет: «Опять эта проказница… Где мой
Сергей, пятнадцать лет, живет в селе Крутобережное. Утром, пока отец спит после ночной смены на маслозаводе, парень пробирается через огороды к старой конюшне за речкой. Там, в заброшенном деннике, он находит жеребца с рваной раной на боку — подобрал неделю назад в степи, когда гонял овец. "Ты чего, оголтелый? Сдохнет он у тебя, и тебя же выпорют", — шипит соседка Людка, застав его за промыванием бинтов в ледяной воде колодца. Сергей молча отжимает тряпки, прячет их под свитер. К