Атилла Дженгиз

Менекше, дочь владельца текстильной фабрики из Стамбула, приезжает в прибрежную деревню на лето. У старого причала она замечает Халиля, который чинит рыбацкую лодку, обмотанную водорослями. Его руки в царапинах от сетей, рубаха пропитана запахом соли. «Ты же не отсюда», — бросает он, не отрываясь от работы. Девушка поправляет шарфик, сползающий с плеч, и просит показать, как вяжут узлы для якоря. Вечером отец Менекше, увидев их разговор через окно чайханы, хлопает дверью: «Завтра Али-эфенди
Мина, 17 лет, каждое утро проверяла, не созрели ли плоды на фиговом дереве во дворе их стамбульского дома. Её бабушка, Гюльтен, выходила на балкон в выцветшем халате, стучала кофейной чашкой о поднос: «Опять Давида ждешь? Его фамилия – Леви, а не султан. Не вернётся». Девушка прятала в карман платка сухие инжирные листья — знак для Давида, что подвал, где он скрывается от военного призыва, безопасен. На улице Истикляль, возле аптеки с треснувшей вывеской, она оставляла крошки халвы на парапете,
Эмир, худощавый часовщик с татуировкой полумесяца на запястье, коптил лампой медные шестеренки в своей мастерской возле Галатской башни. Его сестра Лейла, в платке с выцветшим узором *ханата*, таскала из соседней пекарнии подносы с *симитами* — круги кунжутных бубликов крошились на столе, пока она уговаривала: «Брось эти ржавые коробки, дядя Мурат в порту ищет грузчиков». За окном рыбак с тележкой выкрикивал цены на скумбрию, а в луже у порога плавала обложка журнала *Cinema 35* с портретом