Удовольствия плоти (1965)

Хидео, худощавый художник с засаленной тетрадью эскизов, снимал комнату над пекарней в районе Асакуса. По утрам он слушал, как соседка-вдова Акико, работавшая в лавке сушёных водорослей, переругивалась с поставщиком: «Опять креветки второго сорта подсовываешь? Глаза-то протри!». В пятницу, после третьей рюмки сакэ, он предложил ей позировать для портрета. Она засмеялась, поправляя заколку в пучке волос: «Мне платить будут или это я должна за честь благодарить?». На столе между ними засохла лужица соевого соуса от вчерашних пельменей.

Через месяц готовый портрет висел в закусочной «Цуки-но-я», где Акико подрабатывала мытьём посуды. Хозяин заведения, бывший борец сумо, тыкал пальцем в холст: «Грудь меньше сделай, а то жены клиентов смущаться будут». Хидео, не отрываясь от миски дешёвого рамена, бурчал: «Исказить пропорции — всё равно что солёный арбуз продавать». Вечером того же дня Акико нашла его на мосту Синдзюку, разрисовывающего обшарпанную стену аэрографом. «Ты ж знаешь, они всё равно замажут», — сказала она, протягивая завернутый в газету бентио-бокс. Он развернул холодные рисовые шарики, не глядя ответил: «Зато пока висит — честнее их меню с фотографиями».