Адельгейд (1969)

Адельгейд, женщина лет сорока с резкими чертами лица и вечно затянутым в узел платком, работает инженером на текстильной фабрике в предместье Брно. Каждое утро она проходит мимо цехов, где станки гудят, как разбуженные шершни, а ткачихи в синих халатах перебрасываются фразами о сменных нормах. «Опять нитки рвутся — третью катушку за час меняю», — слышит она от Марии, своей подруги с детства, которая растит сына-подростка одна. В обеденный перерыв Адельгейд застает мужа, Йозефа, в их квартире на улице Колиштной — он сидит за столом с расстеленной картой, отмечая маршруты грузовиков, которые перевозят стройматериалы в Кошице. «Пражские опять квоты подняли. Нам бы их начальников сюда — пусть попробуют графики соблюдать», — бросает он, не глядя, разминая плечо, поврежденное еще на шахте в Остраве.

Конфликт вспыхивает, когда Адельгейд обнаруживает, что директор фабрики, Любомир, продает дефицитную шерсть «налево» через своего зятя-водителя. Она пишет анонимку, но бумагу находит сын Марии, Петер, подбирая оброненный листок у почтового ящика. «Тетя, ты с ума сошла? Они тебя в карьер отправят, как дядю Павла», — шепчет он, пряча записку в карман куртки с заплаткой на локте. Тем же вечером Адельгейд стоит у вокзала, наблюдая, как Любомир грузит ящики в товарняк. Из динамиков доносится хриплый голос диктора — объявляют об отмене электрички до Тренчина. Она поворачивается, натыкаясь на Йозефа: он молча протягивает чемодан с ее старыми чертежами и билетом на поезд до Братиславы. «Завтра в шесть утра. Или остаешься — но тогда не жалуйся», — говорит он, закуривая, а угли сигареты мерцают в темноте, как сигнальные огни.