Март-апрель (1943)

В цеху уральского завода Лида Ковалева, перемазанная соляркой, затягивала болты на корпусе танка. Рядом Николай Семенов, с обожженными кислотой пальцами, чинил сломанный конвейер — вместо отвертки использовал ножовочное полотно. «Смену продлили до десяти часов, — хрипел он, вытирая лоб грязным рукавом, — третью неделю спим у печки». Лида достала из кармана комок березовой коры вместо жевачки: «Вчера Машка из литейки сбежала. Говорит, лучше в окопах, чем тут вонь терпеть». В раздевалке висела стенгазета с карикатурой на Гитлера — кто-то дорисовал ему слезу синим карандашом.

На передовой под Харьковом связист Иван Гребенщиков полз по воронке, зажав в зубах концы оборванного провода. Снег с дождем забивал глаза. «Ты где, чертяка? — услышал он хриплый голос лейтенанта Зайцева, — без связи мы как слепые!» В медпункте Ольга Воронцова, отрезая бинт зубами, приказывала раненому танкисту: «Держи фонарь, не тряси — щас осколок вытащу». В углу лежал убитый санитар с незастегнутой гимнастеркой — в кармане нашли недописанное письмо: «Мама, пришли валенки, тут лужи...». Ночью Иван, разминая одеревеневшие пальцы, шептал Ольге: «После войны научу тебя телеграфу. Морзянку за три дня выучишь». Она смеялась, заворачиваясь в плащ-палатку: «Лучше свиней будем разводить. Они хоть не стреляют».