Изгнание (2023)

Лейла запихнула в холщовый мешок последнюю рубашку, когда заскрипела дверь. Томас стоял на пороге, пальцы втиснуты в карманы потрёпанных штанов. "Совет сказал — к утру", — пробормотал он, глядя на трещину в половице, которую она выскребла ножом в десять лет. На улице завыли собаки. Она кивнула, зная, что падёж овец в Рыжей лощине припишут её утренним следам на росе — будто кого-то волокли за пятки. Томас протянул краюху хлеба, обёрнутую в газету с пятнами рыбьего жира: "Мать велела". Потом ушёл, споткнувшись о порог, как в детстве.

У мельницы толпа ждала с факелами, хотя рассвет уже размывал края неба. Кто-то швырнул камень — попал в вёдро, которое Лейла несла под мышкой. "Ведьмина посуда!" — закричал Генс, тот самый, что три дня назад просил приворот от пьянства. Мальчишка с облупленными щеками, раньше таскавший ей дикие яблоки, выкрикнул: "А зубы-то у неё целы!" — и засмеялся визгло, пока мать не дёрнула его за ухо. Лейла прошла мимо колодца, где бабы стирали кровь с её порога, и свернула к пересохшему руслу. Песок забивался в дыру на правом сапоге — тот самый, что она чинила воском и конопляной ниткой в прошлую зиму.