Роза – красивая и умная девушка, избегающая мужчин из-за обета целомудрия, данного матери. Но её заботливые родственники устраивают языческий обряд, чтобы помочь ей нарушить клятву. Преобразившись в дерзкую женщину, Роза забывает былые обещания, а семья вскоре сожалеет о содеянном.
Марчелла Риччи, хозяйка крохотной швейной мастерской в переулке Санта-Лючия, каждое утро развешивала у входа рулоны ткани с выцветшими узорами. Запах жареных артишоков с соседнего рынка смешивался с пылью от машинки «Зингер», которую она чинила костяной ручкой ножниц. «Синьора, у вас снова петляет нить», — кричала Лина, девчонка-подмастерье, зашивая подол платья для жены мясника. В полдень к Марчелле забегала Карла, толстуха из булочной на via Partenope, таща в тряпичной сумке черешню и
В старом квартале Неаполя, на улице с треснувшими ставнями, Лука, 19 лет, чинит мопед перед лавкой отца. Его сестра Мария, в платье с выцветшими розами, выносит ему кофе: «Ты опять проспал смену. Папа в ярости». Лука бросает гаечный ключ в ржавое ведро: «Скажи, что я на рыбном рынке искал запчасти». По вечерам они собираются у радиоприемника в кухне, слушая новости о забастовках на севере. Мать, обтирая руки фартуком, шепчет мужу: «Если узнают, что ты печатал листовки…» За стеной соседка кричит
Лука Морацци каждое утро выходил из квартиры на третьем этаже дома на via Margutta, прихватывая свёрток с бутербродами, которые жена Мария заворачивала в вощёную бумагу. Его Fiat 600 дымил на перекрёстке у бара «Сан-Карло», пока Лука ругал велосипедиста, обогнавшего его со словами: «Спишь, как всегда, буржуй!». В конторе, где он вёл счета для текстильной фабрики, коллега Роберто показывал газету: «Смотри, коммунисты опять митингуют у вокзала. Твой зять там, наверное?» Лука бурчал, разбирая
Марко, худой парень в потертой кожаной куртке, разгружал коробки с газетами в миланской типографии. Его друг Лука, барабанщик из Неаполя, торчал у киоска с сигаретами, пересказывая вчерашний скандал в клубе — гитарист упал со сцены, разбив бутылку кьянти. Элена, в очках с толстой оправой, опаздывала на лекцию по социологии, спотыкаясь о треснутый асфальт возле университета. Вечером они собирались у Марко в квартире над пекарней, где пахло корицей и бензином от старого мопеда в углу. «Твой отец
Лука Моратти, заведующий отделом кредитов в миланском банке на via Torino, трижды за утро пересчитывает пачки лир с потрепанными углами. «Синьор Бьянки, вы же понимаете, под 18% — это уже милость», — бормочет он, поправляя галстук с пятном от эспрессо, пока клиент, пахнущий чесноком и дешевым одеколоном, швыряет на стол расписки. После обеда Лука крадется к автомату с сэндвичами, на лестнице сталкивается с дочерью управляющего — Карлой в лиловой юбке, которая шепчет: «Папа спрашивает про ваши
Пиерино, рыжий десятилетний сорванец в потертых джинсах, каждый день объявляет войну миру взрослых. Он крадет фаршированные кабачки с подоконника соседки миссис Аделины, пока та кричит из окна: «Опять ты, бандит! Твоя мамаша меня замучила!». В школе учительница Розина в очках с толстыми линзами ловит его на списывании: «Бартоломео, твоя шпаргалка пахнет жареной картошкой — мама готовила?». Отец Винченцо, водитель грузовика, гоняется за сыном с ремнём по двору, где сушится бельё на верёвках, а
Адриана, молодая реставраторка из Милана, снимает полуразрушенную виллу под Сиеной. Половицы скрипят под ногами, а в кухонном шкафу пахнет лавандой и плесенью. Сосед Лука, ворчливый фермер с мозолистыми руками, приносит ей банку оливкового масла: «Здесь ночами не только совы шумят. Предки говорили — стены помнят хозяев». На третью ночь сквозь шум дождя она слышит, как в гостиной переставляют стулья. В ящике комода с заедающей петлей находит дневник 1923 года — записи обрученного графа Эмилио,