Такэси, кузнец из деревни у реки Фудзикава, ковал мечи для клана Такада, пока его младшая сестра Юки чинила разбитый кувшин у порога. "Опять треснул? Надо бы глину с холмов привезти, а не эту хрупкую грязь таскать", — бросил он, вытирая сажу рукавом. На столе лежал свиток с заказом от даймё — пятьдесят копий к новолунию. Соседи шептались, что клан Ходзё перекрыл дорогу к соляным копям, и старик Гэнсукэ уже две недели торгует рыбой втридорога. Юки прятала за обветшалой ширмой письма от
Такуро, обмотанный грязным шарфом, копал траншею на склоне холма Окинавы, пока Юкио, врач с потрескавшимися очками, перевязывала раненого солдата обрывком кимоно. «Кончился йод, — сказала она, вытирая руки о фартук, — даже спирт из раций выпарили». Лейтенант Кадзуки, чей мундир пах плесенью, приказал сжечь документы: «Если штаб спросит — мы уже мертвы». Харуми, девчонка из деревни, таскала в мешке сладкий картофель, пряча его от крыс. Вечером Такуро нашел в каске письмо брата: «Мать умерла в
Юки, техник-новичок с выцветшей нашивкой «STS-5» на комбинезоне, ковыряла панель вентиляции в секторе D. Ее напарник Хироши, ворча, подтянул гаечный ключ к протекающей трубе: «Опять конденсат? Вчера менял прокладку». В коридорах висели липкие постеры с рекламой синтетического кофе, а из динамиков трещали объявления о проверке давления. После смены они сидели в столовой модуля «Горизонт», разминая тюбики с водорослевой пастой. Юки заметила, что камеры в коридоре 12-В мигают красным не в такт.
Юки, девушка в засаленной униформе с нашивкой «Помощник начальника», каждое утро прочищает забитый чайник в крошечной кабинке станции Сиракава. Она подбирает выпавшие из автомата билеты, пока местный пенсионер Осаму, размахивая газетой, бубнит: «Опять график сдвинули? В мои годы даже поезда пунктуальнее!» За стеной, в закутке с табличкой «Буфет», школьница Хибари режет бутерброды треугольниками, украдкой подкладывая лишний майонез для грузчика Такуми — он забегает перед сменой, пахнущий
Представьте, молодой принц — весь в шелках да золоте — вдруг швыряет корону куда подальше. Да-да, этот самый Сиддхартха из Шакьи! Вместо дворцовых интриг выбрал пыльные дороги, а впридачу — встретил какого-то Асаджи. Малый, говорят, будущее видит, но ведёт себя так, будто орехи воровал у монастырских обезьян. То пророчит дождь из манго, то внезапно замолкает и смотрит сквозь тебя... Жутковато, если честно. А вокруг — сплошной ад. То старик с костылём еле тащится, то ребёнок в грязи рыдает.
Знаешь, иногда кажется, будто древние времена — это сплошные приключения и герои, но представь: Индия тогда… Люди буквально задыхались. Не в метафорическом смысле — реально. Солнце выжигало землю так, что трещины на почве напоминали паутину отчаяния. Голод, вечные разборки между царствами — как будто все забыли, что можно просто не убивать друг друга. А касты? О, это отдельная песня. Ты рождаешься в грязи, и вся жизнь — будто билет в один конец, без шанса даже вздохнуть полной грудью. Жуть,