Чха Бо Хи каждый день протирала витрины в ювелирном магазине на окраине Сеула, считая кольца с бриллиантами, которые никогда не сможет купить. «Этот жемчуг мутный, — бросила клиентка в лайковой перчатке, тыча в ожерелье. — У вас даже подделки плохие». Бо Хи, пряча дрожь в пальцах, улыбалась: «Натуральный речной жемчуг, мадам. Его цена — 890 тысяч вон». Вечером, пересчитывая сдачу в кассе, она представляла, как выкупит заложенные матерью сережки-серьги и купит квартиру с видом на Ханган. В
Минджи, 27 лет, в рваных резиновых сапогах, таскает ящики с дурианом на рынке в припортовом районе Пусана. Ее старший брат, Чансу, требует продать участок с дуриановыми деревьями, оставшийся от деда: «Кому нужна эта вонючая гора? Здесь будут строить отель». Она отмахивается, закатывая коробки в холодильник с треснувшей дверцей. По вечерам Минджи варит острый рамен на газовой горелке прямо в подсобке, считая выручку — монеты в жестяной банке из-под печенья. Сосед-рыбак, Кимура, иногда приносит
Чхве Минхо, 27 лет, работает курьером в районе Хондэ. Каждое утро он заезжает в кафе *Starline*, заказывает американо с двойной порцией эспрессо и переписывается с сестрой, которая лежит в больнице Сонгми с неизвестным диагнозом. В один из дней он замечает в переулке за мусорными баками девушку в рваном плаще — Ли Соён, 19 лет. Она рисует мелом на асфальте схему с кругами и стрелками, бормоча: *«Они не видят, как цифры кричат… Шесть, потом три, потом ноль»*. Минхо фотографирует рисунок, но
Чон Хи и Минсу живут в съёмной однушке возле станции Хондэ. Первый торчит в колл-центре, тушит сигареты в перерывах между звонками разгневанным клиентам: «Да, мэм, ваш холодильник заменят через две недели… Нет, раньше нельзя». Второй чинит двигатели в гараже отца — заляпанная маслом куртка воняет бензином даже после стирки. По вечерам заходят в забегаловку «Туран», где хозяйка в розовом фартуке подсовывает им лишнюю порцию ттокбокки. «Опять кредит просрочил? — Минсу стучит палочками по краю
О, вы когда-нибудь задумывались, что творится за этими блестящими фасадами корейских айдолов и дорам? Ну знаете, за кадром, где грим стирается, а улыбки гаснут как перегоревшие гирлянды. Там ведь не только конфетти из хлопушек — настоящий адок из амбиций, паханства менеджеров и звёзд, которые забыли, каково это — дышать без сценария. Я вот смотрел и думал: «Боже, да они же все как хомячки в золотых колёсах!» Бегут, улыбаются фанатам, а потом — бац! — и слезы в гримерке, потому что контракт
Знаешь, как бывает — стукнуло тебе тридцать два, и будто застываешь где-то посередине: карьеру менять страшно, а сидеть на месте невыносимо. Вроде и не старая ещё, но уже шепчешь себе: «А что, если опоздала?» Вот и героиня эта — Ми-рэ, кажется? — тихонько перебирает дни, как четки. Работа-дом, подруги с детьми в соцсетях, мамины вздохи про «когда же замуж». И тут — бац! — на пороге появляется… ну, она сама. Точнее, версия из будущего, на два десятка лет старше, с седыми прядями и взглядом, от
Знаешь, иногда попадаются фильмы, от которых мурашки бегут не из-за спецэффектов, а из-за этой странной, липкой атмосферы. Вот смотрю я историю про ту самую девушку — умницу, но с темным пятном в душе — и ловлю себя на мысли: а что, если бы я сама оказалась на её месте? Когда она начинает врать так виртуозно, что уже сама верит... Брр, даже вспоминать неловко! Там один момент — ну, вы поняли, с письмами — меня вообще в кресле подбросило. Тишина в кадре, а в голове будто грохот стоит. И главная