Tamari Dunbar

Лиам, худощавый бариста с татуировкой совы на запястье, находит в подсобке кафе «Белый Кит» потрескавшийся холст. На нем — девушка в платье цвета индиго, стоящая на фоне моста через Ист-Ривер. «Кто это?» — тычет он в портрет пальцем, пока шеф печет круассаны. Картер, владелец кафе, бросает взгляд и резко отворачивается: «Выбрось. Старый хлам». Но Лиам замечает, как дрогнули его губы. Ночью, разглядывая холст при свете гирлянды, он видит, как девушка моргает. «Эмили», — шепчет она, а за окном
Эмили Торн, 24 года, разливает латте в закусочной «Брикен» на Манхэттене, пряча сценарии под стойкой. В четверг утром заходит Джеймс Карвер, режиссёр с помятым блокнотом и пятном от кофе на рубашке. «Твой взгляд — как у Софи Лорен в „Чочаре“», — бросает он, разглядывая её татуировку с цитатой из Чехова. Через два дня она уже примеряет платье с облезлым кружевом в гардеробной театра «Лира», где пахнет скипидаром и старыми книгами. «Не играй страсть — задыхайся от неё», — шипит Джеймс на
Лиам, худой парень в потертой кожаной куртке, находит в подвале антикварного магазина Редмонда зеркало с трещиной в форме молнии. На раме — выцветшая надпись латынью: *"Quod superius, sicut inferius"*. Когда он протирает стекло тряпкой, отражение моргает самостоятельно. "Эйва, глянь-ка", — бормочет он, тыча локтем сестру, которая ковыряется в коробке с виниловыми пластинками. Через три дня Эйва исчезает, оставив на кухонном столе записку: *"Они меня видят в
Лора, сваха из Бруклина, носила потёртый блокнот с клиентами, куда вклеивала фото и записывала предпочтения: «Майкл, 32, любит сёрфинг и ненавидит соевый латте». Её офис — угловой столик в *Bean & Bells*, кафе с гирляндами на окнах. В декабре поток заказов взлетел: Эмили, учительница младших классов, умоляла найти кого-то «до 25-го, чтобы мама перестала сравнивать меня с сестрой». Лора подсовывала ей Дэвида, бармена, который разорился на биткоинах. «Он же даже галстук завязать не умеет!» —