Таэко, занятая на благородной должности в центре поддержки нуждающихся, обрела своё счастье в альянсе второго брака. Её избранник демонстрирует безграничное тепло и любовь не только к ней, но и к её сыну, относясь к мальчику как к своему ребенку. Однако их семейная гармония омрачается холодностью со стороны свекра, который так и не смог полностью принять Таэко в своей семье. Ситуация обостряется, когда в жизни семьи разыгрывается драматический поворот — несчастный случай переворачивает их мир,
Юки, двадцатитрехлетняя официантка из токийского кафе «Lumiere», разгружая утром коробки с чайными пакетиками, нашла в старом ящике для посуды конверт с парижским штемпелем. Внутри — набросок женщины в платье, похожей на неё, и строчки по-французски: *«Твои глаза как трещины во времени — туда проваливаюсь каждую ночь»*. Ответила не думая, приложив крошки от утреннего круассана. Через неделю Лев, худой художник с запачканными в ультрамарине пальцами, сидел в мастерской на Монмартре и читал её
Сора Амано, 24-летний фотограф из Осаки, снимает заброшенные игровые автоматы в районе Омотэсандо, когда замечает бар «Hoshi no Kage» с вывеской в форме полумесяца. Владелец, Юки Хиросэ, 31 год, со шрамом поперёк ладони, подаёт ей кофе с сиропом из фиалки. «Ты снимаешь места, которые скоро исчезнут? — спрашивает он, вытирая стакан тряпкой с запахом хлорки. — Моя мать так делала». Сора находит в старом альбоме под столом её фото — женщину в плаще, стоящую на мосту Акабанэ. Юки молчит, но на
Представь девушку, которая с детства грезит нарисовать свою мангу — такую, чтобы читатели плакали и смеялись вместе с героями. Но её тело, скованное ДЦП, словно смеётся над мечтами: пальцы не слушаются, каждый штрих даётся через боль, а окружающие видят в ней только «инвалидку», а не талант. Она злится, конечно. Ну как так — внутри целые вселенные, а люди замечают только кривые ноги и трость? Но однажды её заносит в подпольный клуб художников, где парень с пирсингом в брови бросает: «Твои
Знаешь, как бывает — бросил пацаном отец, свалил в одну ночь, оставив нас с матерью в долгах по уши. Тринадцать лет тишины, пустого стула за столом, а потом — бац! — стучится в дверь весь серый, дрожащий, и бормочет, что жить ему три месяца от силы. Мы даже дверь не открыли, честно. Ну его. А потом похороны, горстка чужих людей, и вдруг какой-то дед с тростью начинает вспоминать, как этот самый беглец в девяностых его квартиру от бандитов отбивал. Стою, слушаю, а в голове каша — неужели это про
Август 45-го. Представляешь? Всего пара дней назад Хиросима и Нагасаки превратились в пепел — даже сейчас мурашки, когда пытаесь представить этот ад. А правительство-то вообще в ступоре: одни кричат «сдавайтесь быстрее!», другие рвут рубашки на груди — мол, давайте умрём красиво, самурайским мечом в горле. Прям драма как в плохом театре, только ставки — целая страна. И вот тут выходит на сцену он — император. Не какой-то там политикан, а живой символ нации. Говорят, когда он в тот день вошёл в