Шейн и Джун Браун, только что сошедшие с брачного подиума, решают отметить свой союз медовым месяцем в Париже, городе любви и света. В то время как для Джун этот поезд долгожданное погружение в атмосферу романтики, для Шейна он омрачён тёмными тайнами. Сердце Шейна обременено последствиями экспериментов французского учёного доктора Лео Семено, который проводил исследования в области полового влечения. Эти безрассудные научные опыты пробудили в Шейне ненасытное желание, казалось бы, выходящее за
Кармен, 28 лет, разбирает старые коробки в барселонской квартире после смерти бабушки. Под стопкой выцветших фотографий находит тетрадь в клеенчатой обложке: между рецептами паэльи и чуррос затерялась страница с заголовком «Pan de limón con amapola». В углу — карандашный набросок церкви с остроконечным шпилем, который она не узнает. На рынке Бокерия продавец цитрусовых, тыча в пятнистые лимоны, хрипит: «Сорт вывел мой дед, но семена мака теперь только у немцев спрашивай». В кафе на Пласа-Реаль
Люк, бывший театральный режиссёр из Монреаля, снимает комнату над пекарней в парижском районе Бельвиль. Его соседка, Мари-Клод, студентка-историк с татуировкой ласточки на запястье, уговаривает его поставить пьесу её покойного брата — текст о забастовке рабочих в Лионе 1932 года. В подвале местного кабаре «Ле Трепез» они собирают труппу: пожилого аккордеониста Жерара, который вечно жалуется на боль в колене, и Селин, официантку с хриплым голосом, прячущую шрамы на шее под шёлковым платком. «Ты
Лукас, в заляпанной мукой футболке, каждое утро таскал поддоны с медиальунами из печи в семейную пекарню на углу улицы Паскуаль. В перерывах он пялился в окно на балкон соседнего дома, где София в растянутом свитере корпусом налегала на холст, пытаясь поймать свет над крышами Ла-Боки. "Oí, flaco — ты мне спину жжешь взглядом или эмпанады подгорели?" — крикнула она как-то, не отрываясь от мазков. Он швырнул ей в ответ завернутый в салфетку чуррос: "Это тебе за вчерашний совет с
Лукас, 17 лет, живет с бабушкой в ветхом доме на окраине Буэнос-Айреса. Каждое утро он завтракает *мате* с черствыми *медиалунами*, слушая скрип деревянных ставней. Его друг Хоакин пропал после ночной вылазки к заброшенному заводу, где они раньше искали старые винилы. В комнате Хоакина Лукас натыкается на потрепанный дневник с картой: красными крестами отмечены пустыри, канализационные туннели, разрушенный кинотеатр «Эльдорадо». «*Смотри, тут про слонов*, — пишет Хоакин на полях, — *они
В призрачном свете лунных ночей Аргентины и Уругвая трое потерянных душ — уставший врач с тёмным прошлым, девушка-художница, видящая кошмары наяву, и подросток, убегающий от семьи — сталкиваются с аномалией: каждое полнолуние их сознание сливается в общем сне. Там, среди руин забытых городов и бескрайних пампасов, они встречают тех, кого больше нет — призраков, шепчущих непонятные предупреждения. «Это не просто сон, это ловушка», — твердит врач, но сам продолжает возвращаться, будто надеясь
Знаешь, это кино про то, как мать и сын вроде рядом, а между ними — целая пропасть. Представь: старый дом, где каждый скрип половиц помнит его детский смех, а теперь там только неловкое молчание да взгляды в окно. Она пытается — ну как обычно, сует печенье, переставляет вазы, словно расстановкой мебели залатает трещины между ними. А он… будто призрак своего прошлого — ходит по комнатам, трогает пыльные рамы фотографий, но отвечает односложно. Иногда кажется, будто они говорят на разных языках: