Шейн и Джун Браун, только что сошедшие с брачного подиума, решают отметить свой союз медовым месяцем в Париже, городе любви и света. В то время как для Джун этот поезд долгожданное погружение в атмосферу романтики, для Шейна он омрачён тёмными тайнами. Сердце Шейна обременено последствиями экспериментов французского учёного доктора Лео Семено, который проводил исследования в области полового влечения. Эти безрассудные научные опыты пробудили в Шейне ненасытное желание, казалось бы, выходящее за
Кармен, 28 лет, разбирает старые коробки в барселонской квартире после смерти бабушки. Под стопкой выцветших фотографий находит тетрадь в клеенчатой обложке: между рецептами паэльи и чуррос затерялась страница с заголовком «Pan de limón con amapola». В углу — карандашный набросок церкви с остроконечным шпилем, который она не узнает. На рынке Бокерия продавец цитрусовых, тыча в пятнистые лимоны, хрипит: «Сорт вывел мой дед, но семена мака теперь только у немцев спрашивай». В кафе на Пласа-Реаль
Люк, бывший театральный режиссёр из Монреаля, снимает комнату над пекарней в парижском районе Бельвиль. Его соседка, Мари-Клод, студентка-историк с татуировкой ласточки на запястье, уговаривает его поставить пьесу её покойного брата — текст о забастовке рабочих в Лионе 1932 года. В подвале местного кабаре «Ле Трепез» они собирают труппу: пожилого аккордеониста Жерара, который вечно жалуется на боль в колене, и Селин, официантку с хриплым голосом, прячущую шрамы на шее под шёлковым платком. «Ты
Лукас, в заляпанной мукой футболке, каждое утро таскал поддоны с медиальунами из печи в семейную пекарню на углу улицы Паскуаль. В перерывах он пялился в окно на балкон соседнего дома, где София в растянутом свитере корпусом налегала на холст, пытаясь поймать свет над крышами Ла-Боки. "Oí, flaco — ты мне спину жжешь взглядом или эмпанады подгорели?" — крикнула она как-то, не отрываясь от мазков. Он швырнул ей в ответ завернутый в салфетку чуррос: "Это тебе за вчерашний совет с
Лукас, 17 лет, живет с бабушкой в ветхом доме на окраине Буэнос-Айреса. Каждое утро он завтракает *мате* с черствыми *медиалунами*, слушая скрип деревянных ставней. Его друг Хоакин пропал после ночной вылазки к заброшенному заводу, где они раньше искали старые винилы. В комнате Хоакина Лукас натыкается на потрепанный дневник с картой: красными крестами отмечены пустыри, канализационные туннели, разрушенный кинотеатр «Эльдорадо». «*Смотри, тут про слонов*, — пишет Хоакин на полях, — *они
В призрачном свете лунных ночей Аргентины и Уругвая трое потерянных душ — уставший врач с тёмным прошлым, девушка-художница, видящая кошмары наяву, и подросток, убегающий от семьи — сталкиваются с аномалией: каждое полнолуние их сознание сливается в общем сне. Там, среди руин забытых городов и бескрайних пампасов, они встречают тех, кого больше нет — призраков, шепчущих непонятные предупреждения. «Это не просто сон, это ловушка», — твердит врач, но сам продолжает возвращаться, будто надеясь
Знаешь, это кино про то, как мать и сын вроде рядом, а между ними — целая пропасть. Представь: старый дом, где каждый скрип половиц помнит его детский смех, а теперь там только неловкое молчание да взгляды в окно. Она пытается — ну как обычно, сует печенье, переставляет вазы, словно расстановкой мебели залатает трещины между ними. А он… будто призрак своего прошлого — ходит по комнатам, трогает пыльные рамы фотографий, но отвечает односложно. Иногда кажется, будто они говорят на разных языках:
**Первый абзац:** Эстебан, парень лет 17, ковыряется в телефоне на автобусной остановке в своем сонном аргентинском городке. В наушниках – только белый шум, но сквозь него пробивается странный шепот, "пойди... пойди...". Напуганный, он срывает наушники. На следующий день его друг Лусио, нервно затягиваясь самокруткой возле ржавых ворот промзоны, показывает Эстебану кучу мертвых голубей под гудящим трансформатором. "Ты тоже это слышал вчера? Какого хрена?" – спрашивает Лусио.