Юрий Григорьев

Лена, в клетчатом платье и с потёртым ранцем, каждый день после школы ждала Петю у старого гаража. Он опаздывал, вечно возясь с мотором отцовского «Ижа» — руки в мазуте, куртка заляпана краской. «Опять масло сливать пришлось, — бурчал он, вытирая ладони о брюки. — Отец говорит, если к пятнице не починю, на рыбалку не пустит». Они шли через пустырь, где ржавые трубы валялись меж лопухов. Возле заброшенной котельной Лена доставала из кармана свёрток: «Мама пекла, держи». Пирожок с капустой делили
Лена, семнадцатилетняя школьница из Ленинграда, находит в старом комоде письмо, адресованное её матери в 1953 году. Открытка выцвела, подпись неразборчива: *«Если что, спроси у Глеба в деревне Заозерье»*. На перемене она краем глаза замечает, как одноклассник Виктор рисует в тетради схему радиоприемника. "Слушай, ты же ездил под Псков летом?" — спрашивает она, перебивая его рассказ о транзисторах. Через три дня Лена уже трясется в автобусе с оторванной дверцей, зажав в руке адрес
Юко, девочка из Токио, впервые выходит из аэропорта Шереметьево, сжимая потёртый чемодан с наклейками олимпийского мишки. Встречает её пионер Сергей в коричневом школьном пальто, нервно мнущий кончик красного галстука. «Коннитива!» — выдыхает он, пока мать Юко обсуждает маршрут с переводчицей. «Здравствуйте», — смеётся Юко, поправляя очки. По дороге в гостиницу она тычет пальцем в троллейбусы, путает «спасибо» и «извините», а Сергей, развязав шарф, объясняет, как отличить «двадцать пять копеек»
В редакции на улице Горького инженер Лидия Семёнова чинила старый магнитофон, пока диктор Сергей Марков правил текст о запуске спутника. «Опять переписывать? – спросил он, затягиваясь «Беломором». – Вчера ТАСС прислал поправки насчёт Кубы». За окном маршрутка №144 скрипела по снегу, а монтажёр Антон в углу жевал бутерброд с колбасой «Докторская». Лидия протянула Сергею чай в подстаканнике: «Шеф велел к трём сдать плёнку. Сказал, если опоздаем, сам понесёт в цензуру». На следующий день в студии