Авиценна (1956)

В Бухаре, под треск цикад, юный Ибн Сина втирает в ладони сушеный имбирь, пока учитель Натили тычет палкой в схему кровеносных сосудов на пергаменте. «Ты хочешь лечить ханов, Абу Али? – хрипит старик, роняя крошки халвы на бороду. – Сперва запомни: печень – не горшок для щей». За стеной лавки брат Махмуд торгуется с купцом из Шираза за китайский шёлк, прикрывая ящик с рукописями Авиценны. Ночью, при свете сальной свечи, парень рисует на глиняной табличке схему перелома – пальцы в синих чернилах, запах уксуса от примочек для больной соседки.

После побега из тюрьмы в Горгане, где стены пахли плесенью и луком, Авиценна прячет лицо под чалмой в караване, везущем гранаты в Рей. «Доктор, – шепчет мальчик-погонщик, протягивая разбитую ногу верблюда, – правда, что ты оживил мертвеца мёдом и толчёным перламутром?». В ответ – смех и щелчок по лбу: «Учи таблицы, потом сказки слушать будешь». В Хорезме, за едой из баранины и фиников, он спорит с алхимиком Джафаром: «Ваши эликсиры – детская моча против моих отваров!» – бросает, вытирая руки о халат. На рассвете пишет главу о перевязках, слушая, как жена эмира за стеной рвёт шёлк в истерике – не смог снять мигрень.