Хануссен (1988)

Иштван, психолог с желтыми пятнами никотина на пальцах, принимает пациентов в тесной будапештской квартире на улице Ваци. Зеленые шторы приглушают свет, а в углу шипит самовар. Эржебет, швея с дрожащими руками, закусывает губу, рассказывая про гудки поездов, которые слышит сквозь глухие стены: «Они звучат как крики моего брата, погибшего в угольной шахте». Ласло, бухгалтер, щелкает костяшками счётов, бормоча: «Семьдесят три… семьдесят четыре… если остановлюсь, сердце лопнет». Иштван записывает их слова в потрёпанный блокнот, ставя между строчками кляксы. Вечером к нему приходит Юдит, студентка-медичка в мужском пиджаке, принося булку с маком. «Вы правда верите, что страх — это просто уравнение?» — спрашивает она, разминая крошки на столе. Он молча наливает ей кофе, смешанный с дешёвым ромом.

Через полгода Иштван сидит в берлинской клинике с потрескавшимся паркетом. Фрида, пациентка в платье с рваным воротником, рисует углём на стене: «Вот глаза… они следят из-за двери шкафа». Начальник Отто, пахнущий камфорой, швыряет на стол его исследование: «Вы превращаете науку в шаманство!». Позже, в венском кафе «Централь», Густав, одноклассник с шрамом на подбородке, крутит в руках газету: «Твои «исцелённые» теперь шепчутся на партийных собраниях. Это игра с огнём». За окном трамвай звенит колокольчиком, разнося листовки. Ночью Иштван находит в чемодане отцовский дневник — между страницами засохший василёк и схема лабиринта из цифр. Возвращается в Будапешт, но квартира опечатана. В коридоре больницы Эржебет, свернувшись калачиком на полу, царапает штукатурку: «Стены тоньше… они уже здесь».