Марко, слесарь с завода в Триесте, каждое утро покупает газету *Борба* у киоска возле порта. Его сестра Лидия, учительница младших классов, зашивает дыру на локте его рабочей куртки нитками цвета хаки. «Опять профсоюзы грозят забастовкой, — бросает он, разворачивая страницы. — А нам за ремонт кранов даже премию не дали». На столе — остатки вчерашнего *чорбы*, остывший кофе в жестяной кружке. По вечерам они слушают передачи белградского радио через помехи, пока за окном гудят рыбацкие лодки. 23
В заводском районе Нови-Сада Милош, механик с обожжёнными пальцами от папирос, чинил грузовик, пока сосед-серб Сречко не принёс слухи о забастовках в Титограде. «Ты слышал? Вчера в Сараево опять стреляли у мечети», — бросил Сречко, размазывая сажу по лбу. В тот же вечер сестра Милоша, Аница, студентка-медик, перевязывала раненого албанца в подвале общежития — его притащили хорваты-сокурсники, шепча: «Только не кричи, а то полиция уже у вокзала». На кухне мать резала лук, игнорируя радио, где
Джек Стерлинг, механик из захолустного городка под Альбукерке, копался в ржавом фургоне «Додж» 1972 года, когда нашел в багажнике странный прибор — сплющенный шар с гравировкой в виде созвездий. Его подруга Лина, татуированная художница, собирала кактусы для новой инсталляции, когда он притащил находку в трейлер. «Черт, это даже не похоже на металл», — провел он пальцем по холодной поверхности. Прибор ожил ночью, проецируя карту с координатами заброшенной шахты в горах Сангре-де-Кристо. Там они
Милош, парень из пригорода Белграда, случайно замечает, что его волосы стали скрывать небольшие рожки, похожие на козлиные. Он прячет их под старой вязаной шапкой, которую носит даже в душном автобусе по пути на работу в автомастерскую. Однажды Люция, студентка из Любляны, застрявшая в Сербии из-за поломки мотоцикла, замечает странную форму его ушей через дыру на шапке. «Ты же видишь их, да?» — спрашивает она, указывая на свой блокнот с зарисовками мифических существ. Милош молчит, вытирая
Знаешь, иногда кино — это как удар под дых. Вот смотришь кадры из тех лет, с 91-го по 97-й, и будто сам проваливаешься в эту мясорубку. Брат на брата, сосед на соседа — и всё это без пафоса, без глянца. Просто холодно, как факты из дневника, который кто-то забыл сжечь. А самое жуткое? Даже не кровь, нет. Смотришь на лица — особенно детей — и понимаешь: война украла у них не дома, не родных... Она вырвала самое тихое — ту самую невинность, после которой уже не вернёшься к «понарошку» в