Венеция, луна и ты (1958)

Лука, рыбак с мозолистыми ладонями, каждое утро выгружал корзины с кефалью на причале возле Кампо Санта-Маргерита. Там же, под аркадой с облупившейся штукатуркой, Софи, француженка в платье с выцветшими от акварели рукавами, расставляла этюдник. «Твои рыбы серебристые, как луна в канале», — бросила она, не отрываясь от холста. Лука, вытирая руки о фартук, пробормотал: «А ты краской воняешь хуже, чем моя лодка после шторма». Через неделю он уже позировал ей на рассвете, стоя по колено в воде, а вечерами прятал под скатертью в траттории «Da Giovanni» записки с кривыми строчками: «Завтра у моста Академии. Принесу раков». Мария, дочь хозяина, замечала чернильные пятна на его рубашке и молча переставляла графины с вином так, чтобы они грохотали.

Антонио, ее брат, разгружал ящики с коньяком из Франции в подсобке траттории. «Спроси у своей художницы, что она видела в порту в четверг», — шипел он Луке, прижимая его к стене с запахом уксуса и чеснока. Софи, найдя в ящике с кистями обрывок таможенной декларации, спросила у старухи-торговки персиками: «Почему ваш сын боится полицейских на Риальто?» На следующее утро лодка Луки оказалась проколота ножом, а Софи, убегая от шагов в переулке за Сан-Рокко, упала в канал, выронив туфлю. «Уезжай. Или останься», — говорил Лука, обматывая ее мокрую щиколотку тряпкой, пахнущей рыбой. Она села на поезд в Милан, оставив на скамейке вокзала Санта-Лючия незаконченный портрет — его лицо сливалось с тенями от фонарей, как пятна на старом зеркале.