В Москве Анна Аркадьевна, в чёрном пальто с бархатным воротником, выходит из вагона, поправляя сбившуюся шаль. На перроне Вронский, в военном мундире с аксельбантом, роняет монету носильщику — она звенит о плиты. «Позвольте проводить», — он берёт её чемодан, пальцы касаются перчатки. На балу у Облонских Анна кружится в вальсе; бисер с её платья осыпается на паркет, когда Вронский, намеренно замедляя шаг, шепчет: «Вы уезжаете завтра… а я остаюсь в пустоте». Дома Каренин, разглаживая газету на
Знаешь, история эта про Анну — прям как зеркало для многих из нас. Представь: успешная женщина, глава косметической компании, а внутри — выжатый лимон. Психотерапевт ей вроде как советует: «Да найди ты тех, кто тебя ценит!» Ну, логично же? Анна и начинает копаться в прошлом: бывший муж-политик, одноклассник-рокер, даже фанатичный поклонник... И тут облом — все эти люди будто разучились любить по-настоящему. Честно, я бы на её месте вообще в депрессию впала. А дальше — самый смак. Доктор
Раньше Наташа парила на сцене в балетной пачке, а теперь… Ну, скажем так, жизнь добавила ей «объема» — все эти плюшки от Сергеича, стрессы и муж, который вместо поддержки тычет прозвищем «Плюшка». И ладно бы только из-за веса, а то ещё потому, что она, как мантру, твердит: «Сергеич, ты где?» — глядя на упаковку с его улыбающейся рожей. Иногда, заедая тоску очередной плюшкой, ворчит на картинку: мол, работа — скучища, муж диван пролежал, дети не получаются… А тот, нарисованный, будто и правда