Первый день мира (1959)

Виктор, слесарь с обожжёнными кислотой руками, каждое утро протирал запотевшее окно в коммуналке на Ленинградской, 12 — отсюда виднелись краны Уралмаша. Лида, соседка снизу, вязала носки под треск патефона с пластинкой Шульженко, пока её трёхлетний сын Алёшка раскалывал чайными ложками ледяные лужи во дворе. «Ты бы хоть варежки ему связала, а не мне», — бросал Виктор, спускаясь по обшарпанной лестнице. На заводе его ждал Семён — бригадир с вечным кашлем от цементной пыли — и разбитый немецкий станок, который упорно не хотел штамповать шестерни для комбайнов. В обед Лида приносила в цех щи в алюминиевой кастрюле: «Съешь, а то опять упадёшь с голодухи, как в прошлый четверг».

Под вечер в клубе «Строитель» Галина, библиотекарша с ожогом от примуса на шее, развешивала плакаты про перевыполнение плана. Семён, потягивая самосад из фляжки, спорил с парторгом: «Ты мне про трактора рассказывай, когда у тебя в котельной трубы треснули — завтра взорвутся, как мины под Прохоровкой». Алёшка, забравшийся под ряды стульев, нашёл ржавый болт — принёс Виктору: «Это для твоего железного дракона?». Назавтра, когда в котельной лопнула труба, Семён, обматывая мокрыми тряпками вентили, кричал Виктору: «Тащи сюда тот болт, что малец притащил — может, хоть на час отсрочку выиграем!». Лида в это время стирала в корыте окровавленную спецовку мужа — того самого парторга.