В приморском городке Баболь, где запах солёной рыбы смешивается с дымом мангалов, 17-летняя Амира Шафик каждое утро чинит сети в порту, пока её отец, Хасан, торгуется с рыбаками. После исчезновения младшей сестры Лейлы, чьё платье нашли на камнях у маяка, Амира замечает, что в лужах после дождя отражаются чужие лица. «Ты тоже видишь их?» — спрашивает она соседа Рамина, который молча ковыряет ржавчину на своей лодке «Захра». По ночам из радиоприёмника в чайхане доносится голос проповедника:
Карим, бывший учитель из Тегерана, каждое утро заваривает крепкий чай с кардамоном, прежде чем сесть за руль потрёпанного Peykan. На заднем сиденье — сумка с деньгами для сестры, больной диабетом. «Ты точно не хочешь с нами?» — спрашивает его сосед Фархад, чинящий мотоцикл во дворе. Карим молча надевает кепку, пряча шрам на виске. Через три дня он уже грузит ящики с гранатами в порту Барселоны, выдавая себя за грузчика-курда. В кармане — фальшивый паспорт с именем Рамин. В съёмной квартире на
Реза, 23 года, студент кинофакультета в Тегеране, тайком снимает документалку о протестах возле метро "Энгелаб". Его сосед Амир, худой парень в очках с треснувшей дужкой, хранит под кроватью флешки с запрещёнными фильмами: "Фассбиндер, Джармуш, даже старые иранские нуары — всё, что вырезают из программ киноклубов". Они собирают подпольные показы в заброшенной хлебопекарне на улице Азади. "Если спросят — говоришь, мы тут лаваш печём", — бормочет Амир, настраивая
Знаешь, история эта про коронера — ну, тот чувак, который трупы разглядывает вместо утреннего кофе. Работал себе спокойно, пока в один день не вскрыл тело, и... обалдел. Лицо-то до боли знакомое — будто в зеркало глянул, только синее и недышащее. Ладони вспотели сразу, в глазах темнеет — такое не из головы выкинешь, даже если водкой запивать. Интересно, он сейчас думает: "Может, это галлюцинация?" или уже рыщет по старым фоткам, пытаясь вспомнить, где мог видеть этого бедолагу? Жуть,