Руслан Наурбиев

В Ленинграде, 1991. Сергей Михеев, слесарь с Балтийского завода, каждую ночь пробирается через промёрзшие дворы к полуразрушенной котельной за Невой. В рюкзаке — окровавленные пакеты с мясом, которое он называет «свининой» для соседей. «Опять брат с Колпино оленя подстрелил», — бормочет он старухе из 12-й квартиры, пряча дрожащие руки в засаленные варежки. Его младшая сестра, Лида, находит в ящике комода фотографию с обведённым красным лицом — школьным учителем географии, исчезнувшим месяц
Игорь Платонов, следователь с красными глазами от недосыпа, разбирает папки в своем кабинете на третьем этаже старого здания на Садовой-Спасской. На столе — жестяная кружка с остывшим кофе, рядом фото жены Елены, сделанное в их последний отпуск в Сочи. Максим, его напарник в мятом пиджаке, швыряет на стол распечатку звонков: «Опять ночь тут коротал? Дома хоть постель помнишь?» Игорь щелкает зажигалкой, не глядя: «Там стены обваливаются. Тут хоть шум машин за окном». В углу телевизор с отбитым
Знаешь, история эта началась с леденящей душу находки на промозглой московской окраине — нашли главрежа одного театра, да не просто так, а мёртвого. Врачи бурчат про передоз, мол, типичный случай, закрыли дело. Но вот загвоздка: его жена Таня, актриса с бешеным темпераментом, и приёмная дочь Лена только фыркают на официальную версию. «Он? Да он аспирин-то с водой запивал, не то что наркотики!» — кричит Татьяна, ломая каблуком ледяную корку на асфальте. А глаза у неё — будто сталь закалённая.
Знаешь, есть такая картина середины 90-х — смотришь её сейчас и мурашки по коже. Там про наших, которые пытаются вырваться из постсоветского ада, а вокруг бандиты, бардак и полный беспредел. Как будто режиссёр тогда уже чувствовал, что южные границы скоро станут пороховой бочкой. Помню, как впервые увидел этих парней — обычные мужики, не супергерои, но вцепляются в банду зубами, как псы. Фишка в том, что они не стреляют лазерами и не летают в бронекостюмах — дерутся на кулаках, матерятся,