Срулик, 8 лет, в рваном пиджаке с оторванной звездой Давида, пробирается через дыру в заборе варшавского гетто. В кармане — кусок чёрного хлеба, завернутый в газету с датой «март 1943». Немецкие патрули стреляют в его направлении — пули царапают кирпич, когда он ныряет в канализационный люк. «Иди сюда, *żydku*!» — кричит солдат, но мальчик уже скользит по грязной воде, зажимая нос от вони. Через три дня он вылезает возле сгоревшей мельницы под Радомом, крадёт замерзшую картошку с поля, жуёт её
Марта, затягивая потёртую куртку, обнаружила в сарае деда свёрнутую медвежью шкуру. "Павел, тут целое состояние!" — крикнула мужу, проводя пальцем по жёсткому ворсу. Он, не отрываясь от ремонта старой "Скады", бросил: "Продадим бабам из Кракова — хватит на новую крышу". В тот же вечер Ежи, местный торговец стройматериалами, зашёл "на чай" с бутылкой сливовицы. "Шкура? Думаешь, просто так дед держал её под гнилыми досками?" — усмехнулся он,