Ласло, худощавый архивариус в очках с толстыми линзами, копался в подвале Национального музея Будапешта, разбирая коробки с экспонатами 1945 года. Между пожелтевших писем солдат он нашёл потёртый медальон с гравировкой лисы — синяя эмаль на лапе отслоилась, оставив пятно, похожее на кровь. «Смотри, Габор, — прохрипел он коллеге, тыча пальцем в находку, — это же символ восстания Ракоци! В учебниках про такое молчали». Габор, жуя бутерброд с паприкой, пожал плечами: «Может, бабушка твоя обронила,
Ласло, 27 лет, в рваной кожанке, каждое утро выкуривает сигарету на балконе хрущевки в Дебрецене. Его соседка Эржи, парикмахерша с фиолетовым чубом, стучит по батарее, когда он включает блютюз-колонку слишком громко: «Опять твоя ржавая музыка — у клиентов в три часа лак не сохнет!» По четвергам он ездит на автобусе №9 к заброшенному заводу «Красный химик», где меняет мешки с белым порошком на пачки форинтов. В кармане — фотография сестры-близняшки Маргит, которая год назад исчезла после
Ласло, водитель трамвая №49 на линии Деак Ференц тер – Кишпешт, каждое утро закуривает «Мальборо» у киоска с треснувшей вывеской «Печ». Его соседка по общежитию, Илдико, в пятницу вечером показала фотографию брата-студента, исчезнувшего после лекции в Корвине: «Он звонил, говорил про какую-то *капат* в метро… Ты же знаешь эти тоннели?» На следующий день Ласло, протискиваясь через забитый рюкзаками вагон M3, услышал, как кондуктор в оранжевом жилете буркнул пьяному ветерану: «Опять ваши