Рюноскэ пришел в деревню Каваками под вечер, когда туман цеплялся за рисовые поля. На краю дороги валялась сломанная кукла с вытертым лицом — та самая, которую он вырезал сестре перед уходом. В хижине у печи сидела слепая Мицуко, жевала сушеные кальмары. «Клан Курода сжег амбар первым, — прошипела она, выплевывая черные щупальца. — Твой отец кричал, чтобы они забрали мечи, но не трогали детей». На следующий день Рюноскэ прятал клинок в тюках с шелком, въезжая в Эдо. В портовой таверне «Аои»
Рюноскэ, бывший самурай с шрамом над левым глазом, ночевал в полуразрушенной хижине у подножия горы Фудзи. Утром он чистил клинок коротким движением тряпки, смазанной рисовым маслом, вспоминая лицо младшей сестры — её смех заглушал скрип телеги, увозившей их дом после поджога кланом Курода. В деревне Акибара он выменял мешок ячменя на медный кувшин, украденный когда-то из усадьбы даймё: «Ты пахнешь пеплом, странник», — бросил торговец, отворачиваясь. Рюноскэ не ответил, сжимая в кармане