Карл Шмидт, 23 года, в рваной форме вермахта, спотыкается о кирпичи на Альбрехтштрассе. За спиной — гул советских «катюш», в кармане — смятая фотография сестры Лизы. В подвале пекарни, где раньше пахло ржаным хлебом, он натыкается на раненого фельдфебеля Гюнтера: «Ты что, мальчишка, до сих пор веришь, что фюрер вытащит нас из дерьма?» Карл молча перевязывает ему ногу обрывком замасленной шторы. Через час Гюнтера не станет — пуля в виске, самодельный жетон с датой рождения (1901) останется в
Лина, 28-летняя бариста из кафе на углу Кройцбергской площади, каждое утро проклинает пробки на Морицплац, пока разгружает мешки с кофейными зернами. В четверг, когда сломалась кофемашина, она заметила, что сосед Томас из 5Б тащит в лифт ящик с бирками «Осторожно, стекло» — странно, ведь он два года уверял, что работает удалённым тестировщиком видеоигр. «Слушай, у тебя вчера опять вода капала через потолок», — бросила она, блокируя дверь локтем. Томас, не отрываясь от экрана телефона,
Лена Шульц, 17 лет, возвращается из школы в квартиру на третьем этаже панельной многоэтажки в Дрездене. На кухне застает мать, Катрин, которая пытается затолкать в микроволновку кроссовки, бормоча: *«Так быстрее высохнут, я проверила»*. На полу — разбитая ваза, которую Катрин накрыла газетой, словно это невидимо. Лена прячет ножницы и таблетки из аптечки, пока мать, в пижаме с пятнами кофе, переставляет книги на полке по цвету корешков. На следующий день Катрин приходит в школу Лены, уверяя