Нана Джорджадзе

Ирина, девушка с рыжими волосами и потёртым рюкзаком, работает в петербургской антикварке на Литейном. Однажды среди старых икон и часов с кукушкой она находит кроличью лапу, обмотанную финской газетой 1987 года. «Артём, смотри — кого-то это выбросило?» — тычет пальцем в пучок шерсти. Коллега-реставратор, жуя булку с маком, пожимает плечами: «Похоже на хлам из развала под Выборгом». Ночью Ирина забирает находку в коммуналку на Васильевском — ставит рядом с кактусом на подоконнике. В три часа
Знаешь, когда вспоминаешь Лермонтова из школьной программы, сразу лезут в голову «Парус» или «Мцыри». Ну и, конечно, эта вечная тень Пушкина — будто он вечно второй, «тот самый, который написал про смерть поэта». Но мне всегда было интересно: а что за человек прятался за этими строчками? Неужели просто барин из высшего света, который умел рифмовать строчки меж светских раутов и скучных парадов? А ведь парень-то, если вдуматься, прожил как вспышка — ярко, стремительно, нелепо. Всего 26 лет! И та
Вот же история, от которой сердце сжимается... Лиза, обычная девчонка из провинции. Сирота, бабушка её подняла, вложила душу — ну знаете, такие бабушки, которые из последних сил, но чтобы внучка и умницей выросла, и красоткой. А она, конечно, расцвела — скромная, да с огоньком внутри. И всё бы ничего, да влюбилась как курточный котёнок в этого Валерку Смирнова. Сердцеед местного разлива, харизма на миллион — ну тот тип, который взглядом обездвижит, а улыбкой сердце вынет. Казалось, взаимно: