Николас Пуэнсо

Лукас, слесарь с завода в пригороде Кордовы, каждое утро заворачивал чёрный хлеб с салями в газету. Его руки пахли машинным маслом даже после дешёвого мыла из автомагазина. Дома Марта, жена с потрескавшимися от моющих средств ладонями, перебирала квитанции за свет: «Опять тариф подняли. А Софии на экскурсию в Ла-Плату — 450 песо». Он молча ставил на стол бутылку «Фернет-колы», глядя, как дочь рисует в тетради кратер Тупунгато — география её единственная пятёрка. В пятницу бригадир Карлос, жуя
Кармен, 22 года, каждое утро протирала пыль с фотографии отца, погибшего на медном руднике в Антофагасте. «Ты точно поедешь на этот конкурс?» — спросила мать, разливая мате в треснувшие кружки. В Мадриде Алисия, дочь портнихи, перешивала платье клиентки, пряча обрывки газет о пропавших девушках. «Сто тысяч песет за победу — и мы сбежим отсюда», — шептала подруга Лола, поправляя бант на кривом манекене. В Мехико Эсперанса, студентка-агроном, раздавала листовки у входа в университет: «Они хотят,
Камила, в рваной джинсовой куртке, разгружала ящики с анчоусами в порту Вальпараисо, когда заметила грузовик с потускневшей маркировкой *Codelco*. Из кузова сыпалась медная стружка, смешиваясь с рыбьей чешуей под ногами. «Эй, Эстебан! — крикнула она напарнику, вытирая руки об бежевые рабочие перчатки. — Вчерашний репортаж слышал? Опять дворняги исчезли возле рудников». Эстебан, поправляя очки в синей оправе, кивнул к ближайшему причалу: «Там вон, третий склад — три таких фуры за неделю.