Тереза, 16 лет, в рваных ботинках, таскает корзины с углём из шахты в посёлке Сан-Доменико. Мать, Марчелла, стирает белье в цинковой ванне, пальцы в трещинах от щелока. «Хлеб опять подорожал, — бормочет она, развешивая простыни. — Если твой отец не вернётся с севера к субботе...» Тереза перебивает: «Вернётся. Я сама спущусь в нижнюю штольню — там, может, остались пласты». Ночью, при свете керосиновой лампы, она находит в его старом рюкзаке схему тоннелей с крестиком возле штрека №4 и обрывок
В маленькой итальянской деревушке, затерянной среди холмов Лацио, плотник Антонио, вернувшийся с войны, чинит покосившуюся крышу дома Марии — вдовы с двумя детьми. Она шьёт рубашки на заказ, вечерами закручивает волосы в тугой узел, а в печи печёт хлеб с оливками. «Ты опять забыл гвозди?» — бросает она Антонио, когда он роняет доску на глиняные плитки пола. Он смеётся, достаёт из кармана свёрток с сыром пекорино: «За труды. У детей пусть животы не урчат». По воскресеньям на площади у фонтана,
Судья Марчелло Росси в зале с потрескавшейся лепниной на потолке разбирает дело плотника Луиджи Моретти, обвиняемого в краже медных труб из разрушенной фабрики. Адвокат Ливия Конти, пахнущая лавандовым одеколоном, тычет пальцем в расписку с подписью владельца: *«Видите? "За ремонт крыши — 12 метров труб". Луиджи не воровал — ему недоплатили»*. Свидетель Антонио Галли, перемазанный сажей кочегар, бормочет, что видел, как Луиджи грузил металл на тележку в три утра. *«А вы не путаете его
Пьетро, карабинер в потертой форме, вернулся в Валь д’Орчу после месяца в Риме. Его сапоги стучали по булыжникам, когда он шел к дому Марии — вдовы с жесткими руками от стирки чужого белья. «Хочу, чтобы ты стала моей женой», — сказал он, разглядывая трещину на глиняном кувшине. Мария вытерла ладони о передник, не глядя: «А Джузеппе? Он срёт в дрова, если я чашку позже подаю». Сын, пятнадцатилетний, прятался за дверью, сжимая нож для резки хлеба. На площади старухи шептались у колодца,
В горной деревушке Валь д’Ора карабинер Антонио, высокий и немного неуклюжий, пытается вписаться в местный быт. Его сосед, старик Пиццарола, в рваной жилетке и с вечным запахом овечьего сыра, подкалывает: «Опять патрулируешь куриц вместо бандитов?» Антонио чинит дырявую крышу своего дома, кидает камни в расшалившихся коз, а вечерами слушает сплетни у фонтана. В таверне «Две свечи» Марчелла, дочь мельника, разливает вино, пряча улыбку, когда он заказывает «не такое кислое». Винченцо, кузнец с
Карла, дочь мельника Пьетро, каждое утро просыпалась до рассвета, чтобы проверить жернова. Мельница на окраине деревни Сан-Лука скрипела под порывами ветра с реки Арно. Пьетро, хромая на левую ногу после ранения на войне, ругался с поставщиком зерна: «Твой ячмень сырой — хочешь, чтобы колесо встало?» По вечерам Карла прятала выручку в жестяную банку за печкой, боясь, что кредитор Риккардо, владелец соседних полей, заберет последнее. Однажды утром она нашла у ворот Луку, младшего брата Риккардо,
Лючия, с потёртым чемоданом из-под ниток, толкает дверь мастерской на окраине Милана. Её пальцы в засохшем клее от кружев, глаза щурятся от пыли под солнцем. "Синьора Марчелли, я закончила платье для невесты из Пармы", — голос дрожит, будто игла задевает нерв. Антонио в это время роется в ящиках барахолки возле Колизея, вытирая пот с шеи платком в синих крапинках. Находит медную брошь с треснувшим камнем — на обороте царапины, похожие на созвездие. "Эй, старик, сколько за этот
Антонио, с мозолями на ладонях от станков миланского завода, притащил чемодан с отклеившимся углом в тратторию «Маре Блю» в Санта-Лучии. Карла, перетирая бокалы с разводами, бросила: «Обед только до трёх, но для северянина сделаю исключение». Он ел пасту с анчоусами, слушая, как волны бьются о бетонный мол. На пляже Марчелло, в рубашке, испачканной охрой, спорил с рыбаком: «Твоя сеть — уже готовая инсталляция, продай мне её!» Рыбак хрипел: «Инста… что? Бери даром, всё равно дырявая». Под вечер
Доктор Леонардо Корти, в очках с толстыми линзами, приезжает в деревню Сан-Винченцо из Турина. Его кабинет — бывшая конюшня с белеными стенами, пахнет формалином и сушеным шалфеем. Первый пациент — мальчик с лихорадкой. Корти готовит микстуру, но старуха Мария врывается с криком: «Ты убьешь его химией!» За ней следует Пьетро, знахарь, в плаще из козьей шерсти. Он кладет на грудь ребенка компресс из бузины и шепчет что-то на диалекте. Через час температура спадает. Доктор сжимает стетоскоп: «Это