В старом пражском районе Жижков Эмиль, студент-историк, натыкается на потёртый дневник в лавке старьёвщика Вацлава. Листы пахнут сыростью, чернила расплылись — записи обрываются на 1989 годе: *«Сегодня видел её снова у Влтавы. Она говорила с кем-то в плаще, но вокруг ни души…»*. Парень сравнивает карту из дневника с современными улицами — совпадает трамвайная остановка «У Булдовки», где теперь кафе с треснувшими витринами. За кофе с ромом Эмиль рассказывает подруге Алене о находке: «Тут кто-то
В глухой моравской деревне, заваленной сушеным чабрецом и корнями одуванчиков, Янко Прохазка копался в глиняных горшках. Его дочь Блажена, в платье с облупившимися пуговицами, перетирала зверобой, пока он ворчал: «Соседке Ленке не коренья, а ромашку – у нее от печки живот крутит». Чиновник Шрамек из Брно, в потёртом пиджаке, приезжал за «лекарством от давления», но Янко знал – тот доносил в районную управу. Вечерами они с Блаженой слушали радио: сводки о социалистических стройках глушили треск
Ян ковырялся в двигателе Cessna, когда начальник ангара, Петр, швырнул на верстак папку с печатями. «До закрытия приёма в академию — шесть дней. Или ты планируешь вечно лазить по чужим самолётам?» — сигаретный дым смешивался с запахом машинного масла. В Братиславе Марта, стирая тушь с ресниц после восьмичасовой смены в кафе «Взлётная полоса», листала конспекты по аэродинамике. «Эй, гений, — толкнула её локтем коллега Зузана, — клиент за столиком три хочет ещё кофе. И убери учебники с подноса —
В старом панельном доме на окраине Братиславы 14-летняя Мария ковыряет вилкой холодную *брындзové халушки*, пока её младший брат Йозеф тычет в потолок указкой, оставшейся от отца-учителя. «Смотри, тут трещина, как карта метро!» — бормочет он. На столе — письмо из больницы: родители застряли в инфекционке после вспышки кори в школе, где работала мать. В холодильнике только банка солёных огурцов и плитка *Horalky*. Мария считает мелочь из жестяной коробки от чая: «3.20 евро. Хватит на хлеб или на