Марта, латышка с рыжими прядями в конверте на кухне рижской хрущёвки, нашла в комоде отца потёртый блокнот с координатами. «Почему Прага?» — бормотала она, заваривая растворимый кофе, пока её сосед Йонас, литовский таксист, чинил в гараже «Жигули» с проржавевшим порогом. В тот же вечер Карел, чешский журналист, получил анонимное письмо: фото трупа в заброшенном доке возле Влтавы и ключ от склада в Ужуписе. «Šis nebus labi», — прошептал он, разглядывая снимок под светом неоновой вывески паба,
Мартас, латвийский рыбак, вытаскивает из Балтийского моря ржавый ящик с выцветшими письмами на немецком. В кафе *Amber* на улице Калькю он показывает находку сестре Лайме: «Тут даты 1944-го… Может, беженцы бросали?» Лайма, пахнущая вяленой рыбой, перебирает страницы — на одной детский рисунок корабля с литовским флагом. В Вильнюсе Аушра, студентка-реставратор, копирует фрески в костеле Святой Анны, когда получает смс: «Нашла твоего «призрака» в архиве. Приезжай». Подпись — Рута, подруга с
Представляешь: лето 1941-го, Латвия уже год как под советами. Тишина, тревожная, как перед грозой. А потом — бац! — врываются к Мелании и Александру ночью, даже обуться не дали. Солдаты орут, будто она сама враг народа, а не женщина, которая за сыном прикрывает, дрожащего, как лист. Схватили — и в телятник, в Сибирь. Тысячи таких же, как они. Холод там... Боже, даже дышать больно. Мелания пальцы на морозе об полу стирала, пока письма Александру писала. Каждое слово — как глоток тепла.