И на Тихом океане... (1973)

Серега Гуров, пятнадцати лет, живет в деревянном доме на окраине Владивостока. Его отец, Иван, штурман на траулере «Скат», три недели не выходит на связь после шторма возле Шантарских островов. Серега носит отцовский бинокль с треснутым стеклом — тот оставил его перед рейсом, сказав: *«Присмотри, а то в каюте сырость добьет»*. По утрам парень забегает в портовую контору, где секретарша Тоня, щелкая семечки, бросает: *«Тебе бы в школу, а не бумаги тырить»*. Вечерами с соседским парнишкой Витькой копаются в старых картах, на которых Витька красным карандашом рисует маршруты: *«Вон тут мель — могло выбросить»*.

На украденной моторке они плывут вдоль берега, прячась от таможенного катера. На третий день натыкаются на заброшенную избушку возле бухты Тихой. Внутри — ржавая печь, банка сгущенки 1968 года и записка на обрывке газеты: *«Иван, жду до 15го. Марина»*. Витька чешет затылок: *«Это ж та женщина с фото в твоем альбоме…»*. Ночью их будит рыбацкий баркас. На палубе — Иван с перевязанной головой, в пропитанной мазутом робе. *«Судно село на мель, рация разбилась…»* — хрипит он, протягивая сыну японский компас. Возвращаясь домой, Серега замечает, что стрелка компаса дрожит, показывая не на север, а на огни порта.