Калак (2023)

В рыбацкой деревне под Тромсё Эйнар, затягивая пропитанный солью свитер, вытаскивает из сетей дохлую треску с жабрами фиолетового оттенка. «Хей, Свен, глянь-ка — это не штормом воняет», — бросает он напарнику, разворачивая карту течений. В это время в Стокгольмском институте океанографии Лив, поправляя очки, вбивает в монитор данные о скачке сероводорода: «Кто-то бомбит глубины. Идет химическая реакция — как в прокисшем аквариуме». Ее коллега Маркус, жуя булку с корицей, бормочет: «Проверь северо-западный сектор. Там две недели назад норвежцы бурили». Тем временем в Нууке Кая, растирая замерзшие пальцы о банку с краской, зарисовывает трещины в леднике. Ее младший брат Никки тычет в тающий снег: «Опять эти черные пятна. Как ржавчина на льду».

Группа из шестерых — Эйнар, Лив, Кая, датский инженер Йохан с подводным дроном, голландская хакерша Анита в растянутом свитере и финский врач Сайми — сходится в заброшенном порту Бергена. «Корпорация «Нордвелл» закачала в пласты 800 тонн химотходов», — Анита стучит по клавиатуре, показывая на экране схемы скважин. Йохан, разбирая ржавый люк подводной станции, цепляется курткой за гвоздь: «Если вытащим пробы — они нас засунут туда же». Кая, вытирая кисти об потертые джинсы, бросает: «Твоя совесть тоже замерзла, как эти трубы?» Через три недели, под дождем в Роттердаме, Сайми ставит на стол пробирку с черной жидкостью: «Это не отходы. Они создали новое топливо — и похоронили всех нас». Лив, глядя на данные с дрона, шепчет: «Оно просочилось в Гольфстрим». За окном грузовики с логотипом «Нордвелл» разгружают бочки в порту.